«I была ў гэтым уставаннi i сяданнi такая цяжкасць, што iншыя слабелi, яшчэ не напiўшыся».
Это из мемуарной литературы XVIII века, описывающей шляхетские застолья, — за каждого гостя надлежало выпить вставая. О, какие это были колоритные пиры! Вспомните хотя бы «Цыганского короля» Владимира Короткевича: «Падавалi пiва чорнае i белае, настойку «тройчы дзевяць», кюмель i мёд. Госцi… елi мядзведжыя шынкi, хрыбтавiну асятровую, смажанага лебедзя i iншыя далiкатэсы. Загонавая шляхта — боршч з сасiскамi, разварную ялавiчыну, палаткi, гарох са свiнiнай; сотнямi знiшчалi гарачыя, як агонь, наперчаныя бiткi. Нягледзячы на тлустую ежу, усе хутка ап’янелi, бо пiлi так, як нават Яноўскаму не даводзiлася бачыць. Ён звык да штодзённай нормы ўжывання вiна шляхецкай вялiкай сям’ёй — дванаццаць бутэлек… Дванаццаць апосталаў — дванаццаць бутэлек. А тут на стол усё цягнулi i цягнулi бутэлькi «мядзведзiкi», «удовы», маленькiя бочачкi».
Адам Мальдис описывает сложную систему тостов: только во время одного прощания с гостем следовало выпить «на штемпель» — запечатать дружбу, «адыходнае», «страмянное», «аглаблёвае»… Зачастую после этого собиравшийся уехать гость мог только одно — остаться до начала завтрашнего застолья. В виде бессознательного тела, разумеется.
«Госць у дом — Бог у дом», — говорили предки. Даже когда во время рождественских праздников устраивали кулиги — весьма напрягающий обычай. Собиралась мелкая шляхта у одного из соседей. Ела–пила, пока не объедала хозяина до мышиного писка. Тогда тем же составом, прихватив объеденного бедолагу с семьей, перебирались к другому… И так все праздники.
А уж если гостю что–нибудь приглянется — тут же следует вручить… Даже силой. Минский воевода Криштоф Завиша вспоминал, как дорогой случайно остановился у средней руки шляхтича Яна Хризостома Пасека:
«Быў я ў Цiсаве, у ягамосьцi пана Паска, чалавека ганебна пачцiвага, якi гэтак мне рады быў, што немагчыма апiсаць. Тры днi не ведалi мы, што дзень, што ноч — пiлi й гулялi… Падараваў мне прыгожую шкатулку келецкай работы, падараваў столiк мармуравы, падараваў куфэрак шлiфаваны ды яшчэ розныя, розныя рэчы…» Да и сам воевода в 1700 году после застолья «пры добрым гуморы» подарил капитану Мацкевичу коня ценой тысячу злотых.
Упомянутый Криштоф Завиша — человек в истории Беларуси примечательный. Находясь на площади Свободы в Минске, нельзя его не вспомнить: именно Завиши спонсировали постройку кафедрального католического собора и базилианского монастыря. Криштоф Завиша лично привез из Италии мощи святого Фелициана для специальной часовни собора, в которой же и сам впоследствии был похоронен. Вот отрывок из его мемуаров: «Рэлiквiю — мошчы святога Фiлiцыяна–пакутнiка, дадзеную мне ў Рыме ў юбiлейны 1700 год найвышэйшым пастырам Клеменсам XI, — ахвяраваў касцёлу айцоў–езуiтаў у Мiнску… Пры вялiкай колькасцi высакародных людзей i сходзе простага народу ў працэсii з цэхамi, брацтвамi, музыкамi ад царквы Святога Духа ўнiятаў айцоў–базыльянаў да згаданага касцёла. Труну, абабiтую пунсовым аксамiтам, з багатымi галунамi, усю ў шкле, несла ў калчане начальства ўсiх мiнскiх манаскiх ордэнаў».
Криштоф Завиша был талантливым политиком, искусно лавировавшим между партиями (дружил со шведским королем Карлом XII и любезничал с Петром I, был сторонником Августа I, затем — его соперника Станислава Лещинского). Мог выступать на сейме пять часов подряд без бумажки. Хорошо играл на лютне, в Минске создал ансамбль местных музыкантов с цимбалами. Но главное, с чем остался в истории, — мемуары.
Литературное признание не случайно.
Криштоф Завиша остался сиротой в раннем детстве, воспитан дядей, канцлером Марцианом Огиньским. Криштоф получил прекрасное образование, учился в Виленской академии, затем в Кракове. Карьера складывалась удачно. После того как молодой Завиша получил должность старосты Минского, он женился на Терезе Тышкевич. Приданое невесты было столь значительным, что Криштоф — а ему на момент свадьбы было всего 20 лет — мог позволить себе жить в свое удовольствие и заниматься чем хотелось. А это было литературное творчество!
Завиша не оставил политику. Он ездил послом в Москву, возглавлял сеймы в качестве маршалка… Но мог найти время и для писательства. Перевел, например, итальянский роман «Любовь без перемен». Я нашла сведения, что он написал шесть книг, о которых сейчас ничего не известно. А вот мемуары были недавно переведены на белорусский.
Из тех воспоминаний мы узнаем и о событиях трагических — например, Завиша описывает странную эпидемию в Минске 1695 года. Болезнь «курчыла людзей, з–за чаго памiралi хутка, i ў якiм доме пачыналася гэта, там усе памiралi». Ученые до сих пор спорят, что это была за хворь — по свидетельству Завиши и других, выходит что–то похожее на энцефалит.
Но пишет Криштоф и о более приятных вещах. Шляхта, кроме застолий, придумывала и другие развлечения. Например, «карусели» — что–то вроде рыцарских турниров. Маскарады и их разновидность — «редуты», на которых одетые в маски аристократы играли в карты, кокетничали и пытались друг друга опознать.
Завиша тоже не скучал. В 1700 году «паўтары тыдня бесперапыўна гуляў я ў Мiнску на банкецiках». В 1709 году «Вялiкдзень прайшоў весела, пры сумленных гасцях; пiлi, танцавалi i весела гулялi тры днi, прыдумваючы розныя ўцехi»…
Из мемуаров мы узнаем, что Дятлово паны называли Венецией, «бо там пачатак весялосцi i людзi заўсёды, нiбы венецыянцы, мокнуць у вiне i мёдзе», Роготну — Парижем, «дзеля досцiпу i вывучэння розных французскiх танцаў i манераў», имение Дворец — Испанией… И в своих владениях Завиша развлекался как умел (в перерывах между войнами, эпидемиями и пожарами). В Смиловичах «усё трымалася на хатнiх забавах са сваякамi, на паляваннi, прагулках, а калi ахвота была — на танцах са сваёй дружынай i на кiлiшку».
Оставил Завиша и описание охотничьих подвигов. Конечно, сегодня, когда некоторые звери–птицы в Беларуси просто исчезли, выбитые такими охотничками прошлого, похвальбы типа «забiў на аблаве двух ласёў… жывым капыты абразаў», «упаляваў лiсiц дванаццаць, зайцаў каля сарака, барсукоў» читать неприятно.
Медведи бродили в ту эпоху прямо под Минском — вот для воеводы было охотничье раздолье!
Кроме мемуаров и переводов, Завиша прославился и как мастер искусства риторического. Его дочь, Барбара Радзивилл, после смерти отца старательно собрала его речи и издала книгой под названием «Отзвук приятных мелодий». Кстати, о дочери в мемуарах Завиша приводит пикантные подробности, как сватал ее князь Николай Фаустин Радзивилл. «Той бесперапынна налягаў на нас, каб мы аддалi дачку; нарэшце, на св. Барбару, прыехаў да нас на iмянiны ў госцi, у той жа дзень нас прымусiў, каб мы далi яму вячэру i на выкананне яго жаданняў дазволiлi, каб прыемную зведаў пасцель, у прысутнасцi блiжэйшых паноў–суседзяў; хаця ўсё гэта з вялiкай сталася цяжкасцю, бо нам не хацелася так неспадзявана выдаваць замуж i спраўляць вяселле, але паколькi ўжо так здарылася, хай Бог iм благаславiць».
Можем только представить, насколько пышно справили магнатскую свадьбу! Ведь во время застолий устраивались не только соревнования, кто кого перепьет, но и экспериментировали с закуской. Во–первых, считалось, что чем богаче хозяин, тем жирнее должна быть его еда. Так что с маслом употребляли даже чай и водку! Еще одна примета роскоши — побольше сладких блюд. Следующий пункт — изобилие специй. Экзотические пряности стоили дорого, так что чем обильнее посыпать блюдо перцем, имбирем, мускатным орехом и даже… шпанскими мушками — тем оно престижнее. Мода требовала, чтобы вкушающий не мог сразу разобраться, что именно ест, — рыбу, мясо, курицу, да еще чтобы сочетались необычные вкусы… В общем, Криштоф Завиша после свадьбы дочки признавался в дневнике: «У час таго вяселля, сапсаваўшы страўнiк, я прапакутваў пяць дзён».
Николай Радзивилл, кстати, не ошибся, столь упорно домогаясь руки красавицы из Завишей. Барбара оказалась дамой энергичной, способствовала карьере мужа, имея связи при Санкт–Петербургском дворе, и родила 15 детей. В том числе чудаковатого писателя и поэта Удальрика, старосту речицкого Альбрехта, Ежи, воеводу новогрудского, Станислава, маршалка Трибунала ВКЛ…
А вот сын Криштофа Завиши Игнаций получил титул графа, женился на дочке воеводы виленского Казимира Огиньского Марцибеле, но наследников не оставил.
Что ж, пышные балы шляхты галантного века ушли в прошлое… Осталась память. Впервые воспоминания своего предка издал в 1862 году Ян Завиша, а его дочь Магдалена, вышедшая за одного из Радзивиллов, стала меценаткой белорусского возрождения. Именно на ее деньги был издан «Вянок» Максима Богдановича.
Людмила РУБЛЕВСКАЯ.