Макарова высота

Вестибюль главного здания Академии художеств в Ленинграде. Две высокие – от пола до потолка – мемориальные доски: «Вечная слава героям, павшим на фронтах Великой Отечественной войны…» Сто двенадцать человек. Слева, второй снизу – Кочерга Макар Маркиянович. И годы 1918-1943 – границы короткой жизни, оборвавшейся в огненном вихре минувшей войны.

Это он, наш Макар, брат моей мамы, мой дядя – художник и партизан.

Перед глазами промелькнули эпизоды детства. Однажды осенью, когда я вернулся из школы, мой отец с гордостью сообщил мне, тринадцатилетнему оболтусу:

— Слыхал? Макар, дядя твой, академиком стал! Бери пример!

После я узнал, «академик» — значит приняли Макара в Академию художеств.

Вскоре началась война…

***

Жарким днем первого послевоенного лета я, сильно хромая и опираясь на палку, с тощим солдатским вещмешком вернулся из госпиталя домой.

За небогатым столом по случаю моего возвращения отец долго перечислял тех, на кого в нашем небольшом поселке пришли похоронки. Женщины дополняли. Не возвратившихся с войны насчитали более ста пятидесяти человек.

— И Макар, дядя твой, тоже… Слух прошел, что в партизанах был, но никто точно не знает, извещения не было, — сказал отец.

Несколько лет родные ничего не знали о судьбе Макара. А потом пришла тяжелая весть: «Погиб».

Живым, а не погибшим остался он только для своей матери. Она долго не могла свыкнуться с мыслью о смерти младшего сына. Часто повторяла: «Написали, что погиб. А кто видел?» Но с годами надежда постепенно угасала, и старая женщина, казалось, смирилась: «Наверно, погиб. Не то приехал бы или письмо написал».

Так и умерла Харитина Федоровна, не узнав, как упал ее сын, прошитый пулеметной очередью, прикрывая отход своих боевых товарищей в неведомом ей Сороковом бору на Псковщине, на небольшой высоте у Курейских озер, у которой теперь есть название – Макарова высота.

Он не оставил живописных полотен, не успел построить дом, воспитать детей, посадить сад. Он погиб молодым и для нас остался молодым вечно. Для нас и для тех, кто будет после нас. Это называется памятью.

Как произошло, что Макар сражался с оружием в руке? Ведь он был инвалидом: у него не было левой руки. Надо искать! И я искал.

Нельзя сказать, что поиск был активным с самого начала. Меня беспокоила фронтовая рана. Жилось мне в голодные послевоенные годы нелегко – ни специальности, ни образования. Подорванное войной здоровье улучшалось медленно, а надо было жить, работать, учиться.

Но чем бы мне тогда ни приходилось заниматься, я часто ловил себя на мысли, что думаю о Макаре. С ним было связано много светлых воспоминаний детства. Память о нем не давала мне покоя, она стучала в сердце и требовала: «Найди!»

Где искать? Действительно ли Макар был партизаном? А, может, он погиб от фашистского снаряда, разорвавшегося слишком близко от него на ленинградской улице? Или скосила его в блокаде голодная смерть? Один за другим вставали вопросы.

На все запросы из различных архивов приходило неизменное: «Сведениями не располагаем».

Внимательно искал я в газетах и журналах свидетельства фронтовиков, жадно вчитывался в воспоминания о войне. Не расскажет ли кто об одноруком партизане?

И только в 1969 году в только что вышедшей книге В. Самухина «Волховские партизаны» на 18-й странице я встретил Макара. Сомнений не было: на групповом снимке второй слева – он! Ему же посвящена неполная страница.

Вот как описывает целеустремленные, настойчивые действия Макара В. П. Самухин в своей книге:

«…Кочерга вместе с сокурсниками пошел в военкомат. Но сколько ни просил, как ни уговаривал, в армию его не взяли.

— Не можем. У вас же нет руки!

Тогда Макар отправился прямо в одну из воинских частей и всеми правдами и неправдами добился зачисления в списки бойцов. Казалось, все уже было в порядке, но помешал непредвиденный случай. Новобранцев отправили в баню. Помылся Макар благополучно. А вот когда пошел к старшине получать обмундирование, тут все и открылось. Одной рукой он взял солдатское белье, а поданные ему старшиной сапоги брать уже было нечем…»

Далее В. П. Самухин описывает:

«Кочерга не успокоился. Разузнав, что в Ленинграде создаются партизанские отряды, Макар отправился на пункт формирования.

— А почему до сих пор не в армии?

— Да вот… — показал Кочерга на пустой рукав и поспешно добавил:

— Я умею и одной правой стрелять… Правда!

Долго-долго он упрашивал майора. Наконец, тот взял телефонную трубку и столь же долго кого-то убеждал…»

Короткий рассказ о Макаре заканчивался словами: «Макар Кочерга стал бойцом Василеостровского партизанского отряда В. И. Дорофеева. Он совершил несколько походов во вражеский тыл. Летом 1943 года, будучи уже начальником штаба отряда «Родина» 2-й партизанской бригады, Кочерга геройски погиб».

Я написал автору книги. Василий Петрович Самухин ответил, что Макара он не знал, а при работе над книгой использовал рассказ «Ленинградский студент», помещенный в журнале 2-й партизанской бригады.

Первая часть моего поиска завершилась. Да, действительно Макар Кочерга был партизаном и погиб в бою.

Предстояло проследить боевой путь и найти место захоронения Макара.

Мне удалось попасть в архив, где хранятся материалы Ленинградского штаба партизанского движения, но ответа на мои вопросы там я не получил.

Заведующая архивом Нина Ивановна Кондрашова, бывшая партизанка с огромным шрамом на лице от боевого ранения, открыла дверь соседней комнаты, забитой папками и мешками с бумагами:

— Это все необходимо разобрать, обработать, разложить по полкам. Работы на несколько лет. А у меня только две сотрудницы. К сожалению, не могу ничем помочь.

И тогда во многие ленинградские, псковские и новгородские районные газеты я послал фотографии Макара с просьбой к читателям откликнуться всех, кто знал безрукого партизана.

Результат превзошел мои ожидания. Бывшие партизаны и их родственники присылали свои воспоминания, выписки из книг, газетные вырезки, фотографии, имена и адреса людей, которые, по их мнению, могли мне чем-то помочь. География поиска ширилась: Ленинград, Псков, Сибирь, Украина, Узбекистан…

Николай Васильевич Анисимов из Новгорода написал: «Извините меня за долгое молчание. Я ждал встречи с Михаилом Савельевым. С ним в две памяти, чтобы точнее было, восстанавливали подробности…». К письму Николай Васильевич приложил нарисованную по памяти схему. Здесь была и высота, и озера, и большая точка – место гибели Макара. И приписка: «К сожалению, ни я, ни Миша не знаем, как называются озера, высота и ближайшие населенные пункты…»

…По полученным откликам удалось восстановить боевой путь Макара.

Один из отрядов 70-го партизанского батальона Василеостровского района состоял из студентов и преподавателей университета, другой – из студентов Академии художеств. А еще шесть отрядов были сформированы из рабочих и служащих предприятий и учреждений района. Командиром сводного отряда (батальона) был назначен студент 3-го курса Ленинградского университета Виктор Дорофеев.

Ранним утром 17 августа 1941 года батальон численностью 257 человек на грузовых автомашинах выехал навстречу гитлеровским полчищам, рвавшимся к Ленинграду.

…В лесу колонна остановилась. Батальон выгрузился и двигался лесом, болотами. Шли долго. На одной из полян сделали привал. Разведчики, посланные в направлении ближайших деревень, выяснили, что кругом фашисты. Так батальон Дорофеева без особых усилий оказался в тылу гитлеровских войск в Волосовском районе.

За плечами тяжелый вещмешок с продуктами, патронами, взрывчаткой, винтовка, противогаз, две бутылки с горючей жидкостью. А физическая подготовка не ахти какая. И вот некоторые бойцы стали облегчать вещевые мешки.

Выходец из крестьянской семьи, сам большой труженик, Макар знал настоящую цену хлеба. Навьюченный не меньше других, на привалах он помогал подняться ослабевшим товарищам, подбадривал их, приговаривая:

— И хлеб подними, и сухарики спрячь в мешок подальше. У нас на Украине говорят: «Не ты хлеб несешь, а он – тебя».

Батальон Дорофеева расположился на Глумицком болоте, в небольшом сосняке, вблизи таких важных железных и шоссейных дорог, как Луга-Ленинград и Кингисепп-Ленинград. Вначале велась полевая разведка. Партизаны выходили из лагеря в населенные пункты и на дороги, узнавали о движении вражеских войск, расположении гарнизонов, а затем по радио передавали сведения в штаб фронта.

Вскоре народные мстители начали активные боевые действия. За 29 дней рейда по тылам противника дорофеевцы провели 14 боевых операций, в результате которых разбили 6 бронемашин, 6 грузовиков, одну танкетку, две штабные автомашины и мотоцикл, уничтожили 170 немецких солдат и офицеров.

Каждая боевая операция отряда была хорошо подготовлена, поэтому потери партизан были незначительными.

За время боевых действий партизаны израсходовали взятые из Ленинграда боеприпасы и продукты питания. Самым сложным делом оказалось снабжение отряда продовольствием. Деревни были ограблены фашистами, а добывать продовольствие у врага партизаны еще не научились. Ели грибы без соли. Ночами группы партизан ходили на поля и огороды собирать картофель. Старшины отрядов ежегодно выделяли лишь по горсточке муки на бойца для приготовления «болтушки», известной у партизан под названием «густяха».

…Утром, когда шесть отрядов ушли на задания, каратели напали на партизанский лагерь. Силы были неравны: горстка молодых, только начинавших боевую жизнь бойцов против трехсот гитлеровцев. Партизаны с боем вышли из окружения и углубились в болото. Группы, вернувшиеся с заданий, увидели разгромленный лагерь. Собрав бойцов, рассеявшихся по лесу, Виктор Дорофеев повел батальон в советский тыл. Шли днем и ночью. Вступали в перестрелку с патрулями и небольшими группами гитлеровцев. Прорвались с боем через кольцо вражеских войск. 14 сентября, потеряв многих бойцов, батальон вернулся в Ленинград.

***

После кратковременного отдыха в тяжелых условиях блокады дорофеевцы готовились в новый боевой поход. В отряде осталось всего 38 человек, среди них – Макар Кочерга.

В конце сентября 1941 года отряд Дорофеева выбыл из Ленинграда, а 4 октября удачно перешел линию фронта у разъезда Жарок, на железной дороге Мга-Кириши. Ведя разведку и обстрел войск противника из засад, отряд продвигался к Октябрьской железной дороге, по которой немцы подвозили живую силу и боевую технику к Ленинграду.

Через несколько дней на перегоне Рябово-Георгиевская дорофеевцы подорвали железнодорожное полотно и пустили под откос эшелон противника с танками и пушками. Затем партизанам было приказано вернуться в Ленинград. Дорофеев повел партизан на восток, к линии фронта. Выход в советский тыл ускорила ранняя зима. 15 октября наступила резкое похолодание, и выпал первый снег. Летнее обмундирование партизан нужно было заменить на зимнее, запастись продовольствием и боеприпасами.

Дорофеевцы вышли на партизанскую базу в Волхове. В эти дни сложилось исключительно тяжелое положение под Тихвином. Советское командование бросило на защиту города все наличные силы. Вместе с частями Красной армии участвовал в боях с гитлеровской группой и отряд Дорофеева. Когда враг был отброшен от Тихвина, отряду разрешили отправиться в Ленинград.

Путь в Ленинград оказался особенно трудным, так как город был окружен плотным кольцом вражеской армии, а движение по Ладожскому озеру прекращено – оно покрылось льдом.

Расстояние от восточного до западного берега, которое нужно было пересечь в одну ночь, превышало 30 километров – по заснеженному тонкому льду. Командир отряда предусмотрел возможные опасности движения по неокрепшему льду озера. Он приказал разыскать лодку, взять пару жердей и канат. Чтобы лодка шла ровно по торосистому льду, к ее бортам были пристроены санные полозья.

Приделав лямки к бортам лодки, уложив пулеметы на ее дно, с наступлением темноты партизаны двинулись на запад. Далеко впереди шел Макар, выбирая путь и сверяя направление по компасу. По его следу продвигался отряд. В это время решался вопрос о ледовой дороге и переходом дорофеевцев заинтересовались в Смольном.

***

После короткого отдыха и новой перегруппировки отряд Дорофеева в количестве 19 человек в середине декабря двинулся к линии фронта на лыжах по глубокому снегу. Лыжники за два дня достигли линии фронта и ночью перешли ее у деревни Лодва.

Отряд действовал в треугольнике Шапки-Тосно-Ушанки. Разбившись на три диверсионные группы, народные мстители ежедневно совершали налеты на железные дороги, у самой линии фронта систематически обрывали телефонно-телеграфную связь противника, устраивали засады на шоссейных дорогах. Устроили на перегоне Тосно-Шапки крушение эшелона из 15 платформ с артиллерией и вернулись на базу без потерь.

***

Трудную и суровую жизнь партизана делил со студентами и преподаватель Академии художеств Павел Николаевич Шульц.

«С Макаром Кочергой, — написал в одном из писем П. Н. Шульц (точнее, написала под диктовку его жена: Павел Николаевич потерял на войне кисти обеих рук), — я участвовал в трех походах в тыл врага в 1941 году. Одной руки у него не было, тем не менее он хорошо владел винтовкой, автоматом и гранатой, освоил подрывное дело, был храбрым разведчиком и превосходным товарищем. Даже в самые тяжелые дни – а их выдалось немало в нашей партизанской жизни – я никогда не видел его унылым».

***

По приказу Ленинградского штаба партизанского движения вечером 28 января 1942 года сводная колонна партизан, одетых в зимнее обмундирование и маскировочные халаты, вооруженных автоматами, на лыжах двинулась к линии фронта.

Впереди колонны шел отряд Дорофеева. Двигаться приходилось по глубокому снегу. Снежный покров местами достигал метровой глубины. Переход осложнялся двухпудовыми мешками за спиной. Партизаны несли с собой вооружение, боеприпасы, взрывчатку, продовольствие.

Местом перехода линии фронта была выбрана знакомая дорофеевцам партизанская тропа, идущая через железную дорогу Мха-Кириши, по болоту Соколий мох у разъезда Жарок.

Около полуночи партизаны остановились в редком сосняке, чтобы отдохнуть перед решающим броском. Переход предстоял трудный, так как фашисты, зная о партизанском «большаке», укрепили здесь фронт. Но известная опасность лучше неизвестной. Стоило здесь перейти железнодорожную насыпь – и отряд оказался бы в большом лесном массиве, на широких партизанских просторах.

До железнодорожного полотна оставалось меньше километра открытой местности, изрытой снарядами. Белесая мгла морозной январской ночи некоторое время скрывала партизан, одетых в белые халаты. Шли бесшумно. Вскоре отряд Дорофеева, возглавлявший колонну, подошел почти вплотную к железной дороге.

Немцы обнаружили партизан и с насыпи открыли автоматный и пулеметный огонь. Дорофеевцы пустили в ход гранаты. Вся поляна, на которой залегли партизаны, простреливалась.

Более половины дорофеевцев было убито или ранено. Остальных спас только глубокий снег. Около трех часов лежали партизаны, не имея возможности поднять головы. Прорваться так и не удалось. Слишком неравными были и силы, и условия борьбы.

…До рассвета выносили раненых и убитых товарищей. Недосчитались многих. Смертельно раненый Виктор Дорофеев в ту же ночь умер в ближайшей санчасти. Макара, простреленного вражеской пулей, вывезли на волокуше, сделанной из лыж.

Отряд Дорофеева был разбит. Но четырнадцать отрядов, шедших за дорофеевцами, нашли для прорыва другое место. Вскоре они начали боевые действия в тылу фашистских войск, нанося внезапные удары по их коммуникациям.

…Санитарный поезд увез Макара в далекий Новосибирск.

***

— Поздравляю с выздоровлением, — сказал председатель врачебной комиссии, листая историю болезни. – Ваша родина занята немцами, а в Ленинград вернуться сейчас невозможно. Куда поедете, молодой человек?

— На фронт, — спокойно ответил Макар.

— Ваше стремление весьма похвально, но вы не представляете всей сложности фронтовой жизни вообще, а для вас в особенности. Чем вы будете там заниматься?

— Хотя бы тем, чем занимался до ранения.

— Нельзя, Есть инструкции.

Тогда Макар пошел на маленькую хитрость.

— Как художник, я мог бы работать в фронтовой печати. Или, к примеру, вести хозяйственную работу в госпитале, полевом, разумеется.

— Отправить на фронт человека без руки? Да вы понимаете политический смысл такого факта! Фашистская пропаганда раструбит на весь мир, что советы уже бросают в бой инвалидов.

— А мир разберется и скажет: «Не унести фашистам ног из страны, где за оружие взялись даже однорукие».

— Вот что, голубчик. Где сейчас ваша Академия – в Самарканде? Получайте документы – и счастливого пути! Это приказ.

Старый врач поднялся и крепко пожал Макару руку.

— Спасибо, — ответил Макар. – А на фронте дело для меня все же найдется.

***

В Самарканде Макар встретился со своими товарищами по Академии. Это были, в основном, девушки-студентки, истощенные и ослабленные холодной и голодной блокадной зимой – кости да кожа.

«Как помочь им? — мучительно думает Макар. – А что если организовать художественную мастерскую? Это дало бы возможность обеспечить студентов работой по специальности, значит, и куском хлеба… Но где взять помещение, материалы, заказчиков?»

Макар едет в Ташкент – раз, второй, третий – обивает пороги самаркандских организаций и учреждений. Просит, доказывает, убеждает, требует… Наконец разрешение получено. Директором художественно-производственных мастерских в Самарканде стал Макар.

«Макар помог нам сохранить возможность жить и учиться», — написала мне одна из тогдашних студенток Академии.

***

Макар был доволен успешными делами художественных мастерских, но ни на один день не покидала его мысль о возвращении на фронт, хотя из военкомата он каждый раз возвращался с категорическим отказом, а на рапорты и письма в другие инстанции получал неопределенное: «Ваша просьба учтена, при необходимости будет удовлетворена».

В Самарканд из госпиталя приехал Тимофей Шевченко, земляк Макара, его друг по Академии и отряду Дорофеева. Черная повязка: потерял Тимофей правый глаз в бою под Тихвином.

— А не махнуть ли нам опять к партизанам? – предложил Тимофей.

— Давно прошусь. Никак.

— Давай напишем в Ленинградский штаб партизанского движения. Там могут оказаться люди, которые знают, помнят нас. Они-то нас поймут!

Расчет оказался верным.

В начале 1943 года друзья прибыли на станцию Хвойная, где находилась база Ленинградского штаба партизанского движения. «В Хвойной я занимался комплектованием отряда…» — рассказал мне при встрече Т. Шевченко.

…Тимофей подогнал на Макаре ремни и лямки парашюта. Друзья простились в самолете перед взлетом.

В ночь на 12 мая 1943 года с прифронтового аэродрома поднялись два «Дугласа». Они взяли курс на запад, и через два часа над заданным квадратом от них отделилась группа парашютистов. Десантирование прошло успешно. Следующим утром в Плюсском районе на Псковщине начал боевые действия партизанский отряд под командованием Ивана Васильевича Родина. Вначале он вел их самостоятельно, а вскоре – под номером 3 в составе 2-й Ленинградской партизанской бригады.

Начальником штаба отряда И. В. Родина был назначен Макар Кочерга.

Перед партизанами тогда стояла главная задача – парализовать движение на железных дорогах: начиналась знаменитая «рельсовая война».

Еще одно кольцо поиска замкнулось, а обстоятельства гибели и место захоронения Макара по-прежнему оставались за плотной, непроницаемой толщей времени. Где то надежное звено в цепи событий и дат, потянув за которое, можно приоткрыть завесу над тайной последнего дня Макара?

***

Мои размышления прервало письмо из Гдова, небольшого городка на Псковщине. Александр Фролович Уралов писал: «На днях я встретил своего партизанского командира И. С. Лозина. Разговорились. Иван Степанович хорошо помнит то место, где погиб Макар».

Отозвался и Иван Степанович: «Тогда мы действовали совместно – мой отряд и отряд И. В. Родина… На той высоте 20 июля 1943 года Макар вел огонь из своего автомата в 15-20 шагах от места справа… Мы прикрывали отход… Когда Макар упал, я подполз к нему, но помощь ему уже была не нужна… Хотя прошло много лет, но то место мы найдем… Я и моя жена работаем в школе, сейчас у нас летние каникулы… В любое время приезжайте».

И вот я в Пскове, на окраине города, где за рядом тополей, выстроившихся вдоль берега тихой, ласковой речки, — домик, утонувший в яблоневом саду.

На кухне зашипело, забулькало. Там колдует Полина Георгиевна – верная подруга Ивана Степановича, бывшая партизанская медсестра и разведчица, а сейчас заслуженная учительница СССР.

Иван Степанович хлопнул дверцей холодильника, и на столе появилась запотевшая бутылка.

Мы ели молодую картошку с упругим зеленым луком, малосольные огурчики с прилипшими веточками укропа, пили вино. Было очень хорошо, просто и уютно в хлебосольном доме Лозинных. Но трудно было отделаться от грусти и необъяснимого чувства вины (мы живем, а его нет). Одно место за столом пустовало, нетронутой осталась наполненная рюмочка, остыл завтрак на тарелке рядом с фотографией Макара.

О чем бы ни говорили мы в тот день, разговор снова и снова возвращался к Макару, к трудным партизанским дням и ночам в псковских лесах, к той высоте у Курейских озер, на которой его сразила пулеметная очередь.

Все живо, все явственно в памяти Ивана Степановича. Еще много незаживающих ран в сердце бывшего партизана.

— Я почему запомнил это место, — Иван Степанович отодвинул тарелку и провел пальцем по коленке. – Вот здесь Елешно, там Дудино, а вот там – Курейские озера, Большое и Малое… Из Дудино я с несколькими бойцами моего отряда возвращался в лагерь. Ночью. А на следующий день – бой. Макар дрался как герой. Такое не забывается.

Иван Степанович немного помолчал, мысленно находясь с Макаром – молодым и смелым – на той высоте.

— В горячке боя я не заметил, как вблизи оказался немецкий пулеметчик. Он-то и прошил моего друга в упор… Очередью из автомата я снял пулеметный расчет… Эх, если бы на несколько секунд раньше!.. Мы вынуждены были отступать. Макар один погиб на той высоте, там и остался. Его это высота, Макарова.

Я никогда не бывал в Сороковом бору, не видел бездорожья в псковской глуши, поэтому в беседе за столом предложил:

— Туда километров шестьдесят? Возьмем такси и через час будем там.

Иван Степанович мягко возразил:

Сегодня все обдумаем. А завтра пораньше – в путь. Хорошо бы на мотоцикле.

Сергей Владимирович Васюкович, сосед Лозинных, Рыбак и охотник, внимательно выслушал нашу просьбу:

— Это же святое дело! Мотоцикл – зверь. На рассвете и выедем.

Сколько встретил я на пути многолетних поисков таких людей – щедрых и бескорыстных, отзывчивых и красивых душой, верных одной из самых священных заповедей нашего времени – «Никто не забыт, ничто не забыто»! Газетной полосы не хватит, чтобы назвать всех по именам (к сожалению, многие из них уже ушли из жизни, война не сделала их долгожителями). В нескольких десятках пухлых папок с материалами поиска хранится в моем домашнем архиве бесценная человеческая доброта.

***

Разрезая предрассветную мглу, мотоцикл с коляской резво несет нас на север. Едем мимо опустевших, осиротевших, недогоревших деревень, деревушек. Мимо солдатских обелисков и скромных памятников на братских могилах – молчаливых свидетелей жестоких сражений.

После долгожданного обильного дождя остались лужи. Тихо. Природа напилась и успокоилась.

Встречая на пути вязкую глину, грязные лужи, размокший песок, мы помогаем мотоциклу, дружно толкая его плечом.

Вот наконец и Дудино — безвестная деревушка: шесть дворов всего. Стоят чудом уцелевшие добротные избы на опушке Сороковского бора – свободно, раздольно, будто нес их кто-то большой и сильный и уронил в изумлении от красоты здешних мест.

Оставляем мотоцикл, дальше не проехать.

Пройдя с полкилометра, мы попали в объятие могучего сказочного леса. Настоящее берендеево царство. Звонкий воздух пропитан смолой и хвоей, запахами цветов и молодых сочных трав, потянувшихся к свету и теплу.

Идем через пронизанные солнцем сосняки, усыпанные цветами и ягодами веселые полянки, пробираемся через бурелом, трясину, по сгнившим мостикам через сонные ручьи. В полдень поняли, что заблудились: заросли деревьями знакомые Лозину партизанские тропы, не сладила с ними память командира, удержавшая все таким, каким было тогда.

Остановились передохнуть, подкрепиться. Иван Степанович зачерпнул кепкой воды из ручья, попил.

…Сориентировавшись, пошли дальше.

— Медведь лакомился, — заметил Сергей Владимирович, — малину помял.

А через десяток шагов:

— Кабаны землю изрыли.

И опять – бурелом, трясина, ручьи, трудно проходимые заросли… Отяжелели ноги, по лицу текут соленые струйки, взмокла рубаха. Упасть бы, не выбирая места. Напиться – воды, а не этой болотной жижи…

А разве партизанам было легче? С оружием, взрывчаткой, а кругом каратели. А каково было Макару – с одной рукой!

Где-то рядом, совсем рядом и Курейские озера и высота.

Мы ходим вокруг да около, а попасть к ним не можем.

— Глядите, Иван Степанович, вот высота – точно такая, как вы рассказывали. И склон такой же.

— Такая, да не та. У той склон круче.

— Но ведь тридцать лет! Мог и измениться. Да и память…

…Вдруг она, та высота!.. Вот воронка. Из нее я вел огонь. И пулеметчика снял… Встань возле нее!

Иван Степанович отмерил пятнадцать трудных шагов – в июль сорок третьего.

— Вот здесь замертво упал Макар.

Топчемся, пытаясь обнаружить следы давней трагедии и героизма, сбиваем ногами мох, присматриваемся…

Отчетливо заболел камешек. Поддел его Иван Степанович, выворотил из-под замшелой земли – череп! Уставился на них Макар холодным взглядом пустых глазниц.

Опустился бывший партизанский командир на колени, зарыдал:

— Макарушка!

И померк вдруг летний день. И кончилась неизвестность: так вот где сложил голову Макар!

***

Найденные останки были захоронены в центре поселка Середка на Псковщине.

А через год на могиле героя был установлен и торжественно открыт памятник с барельефным портретом и надписью:

«Художник и партизан

Кочерга

Макар Маркиянович

1918-1943

Геройски погиб 20 июля 1943 г. в неравном бою с фашистскими захватчиками у Курейских озер»

***

Еще несколько строк о Макаре.

Когда мальчику было пять лет, умер его отец (не прошли бесследно окопы Первой мировой войны), и Макара растила одна мама.

Руку он потерял в двенадцатилетнем возрасте. Возвращались поездом с соседней станции, куда одноклассники отвезли на приемный пункт собранный в поселке цветной металлолом. Макар решил убедиться, не остался ли кто, оттянулся от поручней уже набиравшего скорость поезда и …

У мальчика рано проявился талант, и он без затруднений поступил в художественное училище в Ворошиловграде (ныне Луганск. — А. Г.)

«Макар Кочерга – хорошо помню его: скромный студент, талантлив… При выпуске из училища ему дали рекомендацию в Академию художеств», — это строки из письма заслуженного деятеля искусств Украины Василия Харламиевича Федченко, полученного мною во время поиска.

В письме к родным Макар сообщает:

«Ворошиловград, 13 августа 1939 года. Я получил телеграмму из Ленинграда. Допущен к экзаменам. Завтра выезжаю, а денег только на дорогу. На всякий случай беру с собой пальто, настанет черный день – загоню… Если поступлю, то это будет для меня большое счастье. Наплыв там больше двухсот человек, а мест всего двадцать два».

…В коротком списке зачисленных Макар нашел и свое имя.

Помню, однажды осенью, когда я вернулся из школы, мой отец с гордостью сообщил мне, тринадцатилетнему оболтусу:

— Слыхал? Макар, дядя твой, академиком стал! Бери пример!

После я узнал, «академик» — значит приняли Макара в Академию художеств.

Вскоре началась война.

***

К мольберту Макар не вернулся.

Он не оставил живописных полотен, не успел построить дом, воспитать детей, посадить сад. Он погиб молодым и для нас остался молодым вечно. Для нас и для тех, кто будет после нас.

Это называется памятью.

А в далекой псковской глуши, в самом центре Сорокового бора мирно покоится небольшая возвышенность, у которой теперь есть название – Макарова высота.

Алексей ГРЕЧУК.
Фото автора.