В Сочи со 2 по 9 июня XXIV кинофестиваль «Кинотавр» расстелил свою знаменитую синюю дорожку, принимая гостей, звезд и мэтров российского кино. Каждый вечер киноэкран под открытым небом на площади перед Зимним театром Сочи собирал сотни зрителей. Из года в год фестиваль доказывает, что российское кино есть.
Алексей Федорченко, экономист по профессии, а сегодня известный режиссер, дважды лауреат Венецианского фестиваля («Первые на Луне» и «Овсянки») приехал на «Кинотавр» со своей новой работой «Небесные жены луговых мари». Картина снята по книге Дениса Осокина и состоит из 23 новелл о марийских женщинах. Имя каждой начинается на «О» – Окай, Околче, Опи, Осулай, Ошвика… В основу картины положены реальные, постепенно исчезающие марийские обряды и обычаи, сохранившие чистоту древних языческих верований, основанных на гармонии с природой. Несмотря на то, что за обилие обнаженных тел и эротики фильм уже успели окрестить марийским «Декамероном», лента очень целомудренная. Поэтому официальная ватиканская газета, после премьеры картины на МКФ в Риме, назвала ленту самым духовным фильмом Римского фестиваля.
По словам самого режиссера, картина о женщинах, о любви и о малом марийском народе, имеющем республику Марий Эл на Волге. Открытия, сделанные во время съемок фильма в деревне Малая Тавра, просто уникальны, чего стоят одни только «частушки», сравнимые с японским хокку «Левая перчатка, правая перчатка – одинаково тепло руке. Блондинка ли, брюнетка ли – одинаково тепло душе». Алексей Федорченко — виртуозный сказочник-документалист — в своей картине предлагает нам путешествие в мир, полный иных звуков (картина снята на марийском языке), вибраций, красок, невесомости и любви.
– Жанр, в котором работаете, вы назвали «документальной сказкой для взрослых». А для чего взрослому нужна сказка, и именно такая, как ваша?
– Я, слава богу, снимаю кино, не ориентируясь на какого-то взрослого. Я имею возможность снимать кино для себя и делать картину для себя в первую очередь, а если это нравится кому-то еще – то замечательно.
– Насколько ваши фильмы понятны иностранному зрителю?
– Вполне. Принимают так же. Никакой разницы.
– Картина дышит язычеством и эротикой. Вы используете обнаженное тело для истории раскрытия характера. Как вам удается не сделать это пошло и сложно ли даются такие сцены?
– Это и сложно и интересно. Сложно, чтобы не повториться. За время существования кино обнаженное тело снято уже во всех ракурсах. И сделать так, чтобы кадр был самобытен, интересен, увлекателен, непросто. Эротика, да, последние три фильма получились такие эротические. Но они все очень целомудренные. Там есть эротика, но не как синоним секса, а как синоним язычества, как синоним природы и красоты. Поэтому я бы на свои фильмы не делал ограничения по возрасту. Почему-то на них ставят 18 +. Но я спокойно показываю их своим детям.
– Языческий славянский мир – вашему мировоззрению эта философия близка?
– Ну, во-первых, он не славянский. Язычество, которое в «Небесных женах», – это угорская группа языков — урало-угорская или финно-угорская. Другое дело, что они сохранили и ту религию, которая была свойственна и славянам тоже. И традиция чистой марийской веры не прерывалась на протяжении тысячелетий. Видоизменялась, конечно, и православие оставило очень большой след в веровании марийского народа. Марийцев еще называют «последними язычниками Европы». Но им как-то удавалось сохранить двоеверие. У них есть и иконы в домах, и Священная Роща. Они и свечки ставят, и в церковь ходят, и в Священную Рощу. Это им не мешает. Они очень спокойны к другим религиям. Такая толерантная спокойная правильная религия. Мне она очень нравится. К сожалению, этот народ исчезает, теряется и их язык. Уничтожение малых культур и языков меня очень беспокоит. Каждый год исчезает до 35 языков, легко подсчитать, что за полвека исчезнут более половины уникальных культур и языков малых народов.
– А вы относите себя к какой-то религии?
– Я атеист.
– Мистика в сюжете не приводит к мистике на съемочной площадке?
– Еще как приводит, особенно когда ты окунаешься в этот мир волшебный, а он реально волшебный. Мы там мало что придумали. В фильме есть гадательница на поясе – это настоящая гадательница. Обряды, которые есть в фильме, – они или сейчас еще есть или были лет 10-20 назад. Это такой живой мир. И если это не сохранилось, то эхо этого, запах этого еще есть.
– И чудеса …
– Не чудеса… просто когда ты снимаешь этот мир, растворяешься в нем, принимаешь его таким, какой он есть, то события происходят совершенно волшебным образом. Например, когда я начинал снимать фильм «Овсянки», то знал, что погода будет правильная. Какая мне нужна будет погода, такая и будет. Был объект маяк – это режимный объект, там рядом гидростанция, туда не пускают, нужно 20 разрешений, чтобы туда попасть! Ну что делать, погода-то пасмурная. Я говорю – давайте на 12 октября, будет солнце. И с утра солнце как зарядило! Мы сняли, и солнце спряталось.
А когда «Небесных жен» запускали, я поехал в Марий Эл сначала к министру культуры, сказал, что так и так, мы снимаем кино при поддержке Министерства культуры России, давайте нам помогайте, а потом поехал к верховному карту республики. Карт — это языческий священник. Он подумал-подумал и говорит: «Ладно, я вас благословлю». Собрал группу, свечки зажег, хлеб надломил, вино налил пригубить, молитву прочитал. Потом говорит: «Вот, вам все будет помогать – трава будет вам помогать, деревья, солнце, ласточки». И действительно, нам все помогали – нужен в кадре снег – снег шел, нужно солнце – солнце светит. А ласточек не было. Я все думал, ну как же так, должны же где-то и ласточки быть. Ведь так не бывает. Закончили снимать, я, конечно, про ласточек уже и забыл. Стали монтировать. Пока все проверишь, какой-то 45-й вариант монтажа – сижу, смотрю. И тут в окно влетает ласточка! И я говорю, все, стоп монтаж. Это знак, что пора остановиться.
– В «небесных женах» 23 волшебных истории. Какой самый мистический персонаж?
– Мистичный по сюжету – это женщина, лесная Овда и овражный черт Вувер. Вот тут у меня были проблемы с кастингом! Ведь нужно быть в жанре. В жанре документальной сказки. Не может быть ряженых, как в «Вечерах на хуторе близ реки Диканьки» черт с пятачком. И вдруг я увидел фотографию детеныша лемура. Думаю, вот мне такой нужен черт. Но узнал, что именно таких лемуров всего 10 на планете. Думаю, ну, наверное, не найду я такого лемура. Стал других лемуров смотреть. И тут у нас в Свердловске, в зоопарке, у лемуров рождается детеныш. Я еду его смотреть и понимаю: все, это наш Вувер! Малыша лемуров зовут Спартак. Он ведет с самого рождения twitter. Как прошел кастинг, сразу написал: «Сегодня утвержден на роль черта. Буду сниматься в фильме».
А Овда, наоборот, она ж гигантская, больше двух метров. И я знал, кто мне нужен. То есть я этого актера знал давно, за ним наблюдал. Это Борис Петров, бывший баскетболист. Он живет в Питере, сейчас иногда снимается в кино. Играет таких вот странных больших людей. Первый раз я его увидел в фильме Бориса Хлебникова «Свободное плавание» и думал, что надо его снимать. И вот он снялся в такой необычной роли для себя – лесной голой женщины.
– Если бы вы не стали тем, кем стали, то кем были бы?
– Я не знаю. Я очень увлекался в детстве небом. Не физической астрономией, а мифологией. Знал про каждую звезду, про каждое созвездие, все мифы, и как она называлась у каждого народа. У меня тетрадочка даже такая была, куда я все записывал. Тогда вышли фильмы «Москва-Кассиопея» и «Отроки во Вселенной», и мы очень любили играть в космонавтов. Я знал, что в космос я не полечу, но что буду с земли что-то в небе делать.
А образование у меня экономическое. В 1993 году у меня стоял выбор, заниматься бизнесом или работать на киностудии. Вот я тогда делал выбор. И пошел заместителем директора по экономике на Свердловскую киностудию. Проработал почти 10 лет, причем в самое тяжелое время, когда все киностудии в стране рухнули и стояли без света, без тепла. Мы как-то боролись за выживание, за то, чтобы деньги заплатили какие-то людям, за то, чтоб тепло включили, за суды. Такая школа жизни. Сначала к бандитам на стрелки ездил с автоматом, потом судился с банками, потом судился с коммунальщиками, потом рейдерские захваты начались, потом банкротство. Мы от всего отбились. А вот когда спасли киностудию, стало неинтересно. И я пошел снимать кино.
– То есть причиной нынешней профессии стала скука?
– Нет, не скука. Я пошел поступать во ВГИК, потому что приходилось заниматься производством кинофильмов. И чтобы на одном языке разговаривать с режиссерами и сценаристами, я пошел на двухгодичные сценарные курсы. И все еще не думал снимать кино. Я был директором продюсерского правления компании, которая делала документальные фильмы. И в один прекрасный момент режиссер отказался от фильма, а мне нужно было его сдавать. И мне пришлось его самому снимать. Фильм назывался «Давид». Он как-то удачно прошел по фестивалям, получил очень много призов, но и тогда я еще не думал снимать кино. Потом я нашел сценарий «Первый на Луне», увидел его, он мне очень понравился, и я решил его запустить как продюсер. Предложил режиссуру своему другу, он отказался, сказал, что это не для меня сценарий, не понимаю его. Другому предложил, он тоже отказался. А я уже так влюбился в сценарий, понял, как его надо снимать. А потом узнал, что он уже запущен на «Мосфильме». Но мне удалось выкупить его у режиссеров и сценаристов, в общем, я все права очистил. И уже никому не отдал. Снял сам.
– Вам нравилось учиться в школе?
– Ну, кому учиться нравится? Думаю, что нет. Я учился в очень хорошей математической школе, у нас была классная преподавательница Мария Ивановна Дурова. Она так нас натаскала, что мы два года в институтах на курсах высшей математики плевали в потолок, потому что мы все это проходили в 9-10 классе. Я всегда получал удовольствие от решения задач. Мне нравилось искать решения.
– Что вам нравится видеть в людях?
– Воспитанность.
– Ваш фильм о любви. Так что есть любовь?
– Любовь… У меня дочка, ей сейчас 12 лет, два года назад я ей говорю: «Вот, Варвара, ты сейчас адекватный такой человек, с тобой можно поговорить на любую тему. А подрастешь немножко, у тебя начнутся химические процессы в голове – будешь дура-дурой. Никого не будешь слушать. Начнутся мысли всякие, странные необъяснимые поступки. Она говорит: «Что, правда?» А я говорю: «Ну, что делать – химия!»
– Что рассмешило вас последний раз?
– Я сейчас читаю книжку замечательную, называется она «Детство Левы». Случайно увидел на «Озоне» и купил. Она такая почти детская. Борис Минаев, это главный редактор журнала «Медведь» в России, написал книжку о своем детстве. И как-то совпало это с моим детством, и я смотрю, что прямо чувствуется запах вот этой земли моего детства. Я с таким удовольствием читаю ее, я так смеялся в самолете, что на меня косились пассажиры. От каких-то своих воспоминаний, которые прочел между строк.
– Что скрывает понятие кино?
– Для меня там ничего не скрывается. Там мне все понятно.
– Ваша судьба написана или вы пишете ее сами?
– Что-то происходит иногда как по писаному. Я точно помню то время, когда я понял, что перестал быть экономистом. Это было на каком-то генном уровне. Видимо, какие-то циклы в организме закончились. А я был хорошим экономистом. И бухгалтером замечательным был. Даже сейчас могу серьезный баланс большого предприятия без компьютера сделать. И вот вдруг, в 1998 году – раз, щелкнуло, и понял, что не могу ничем подобным заниматься. Меня от цифр и документов отталкивало просто. Это был тяжелый год, и тогда я ушел в производство. Поэтому я не удивлюсь, если завтра вдруг проснусь и пойму, что не хочу больше снимать кино. Я могу допустить, что буду заниматься чем-то другим. Пересиливать свой организм и свою судьбу, продолжать заниматься тем, чем ты уже не должен заниматься, мне это кажется просто не правильным. Надо уметь посмотреть по сторонам. Может, что-то еще интереснее есть.
Виктор НОРОВ.