Литературно-художественный журнал «Крещатик»
Перекресток – Балтия
Ева Ахтаева, секретарь РО МАПП в Литве
В мае этого года вышел в свет новый номер международного литературно-художественного журнала «Крещатик», издатели которого так определяют свою редакционную политику: «Мы – в неустанном поиске новых имен, неизвестных авторов, где бы они ни жили – в Киеве, Петербурге, Иерусалиме, Нью-Йорке или Мюнхене, мы – перенесенный в ментальное пространство проспект, как бы он ни назывался в каждом городе, где когда-то завязывались великие дружбы, писались великие стихи, происходили знаменательные встречи…» На этот раз выпуск посвящен талантливым авторам, живущим в Латвии, Литве и Эстонии, отсюда и название этого перекрестка – БАЛТИЯ.
Что весьма характерно для современного мира, границы которого заметно стер Интернет, – интернационален не только состав авторов издания, но и его создателей: члены редакционной коллегии живут в разных странах (от Германии до Украины), а издается оно в Санкт-Петербурге.
В журнале представлено творчество более 50 современных поэтов и прозаиков… И кроме традиционных рубрик (поэзия, проза, переводы), любители литературы найдут для себя интересные интервью и статьи из области эссеистики, критики, библиографии, объединенные разделом «Контексты».
Именно в этом разделе Ольга Майер, редактор международного литературного журнала «Балтика», и Владимир Илляшевич, руководитель русской писательской организации в Таллине, ведут открытый диалог о судьбе русской литературы Эстонии сегодня, который с большой долей вероятности можно спроецировать и на литературу двух других стран Балтии.
«Двадцать лет назад, с распадом Советского Союза, подавляющее большинство профессиональных литераторов, писавших на русском языке, было тихо изгнано из Союза писателей Эстонии (бывшей Эстонской ССР). За редким исключением некоторых русскоязычных переводчиков эстонской литературы и тех, кто сумел убедить эстонских коллег в своей «нерусскости». Русские же писатели очутились на распутье. Да кому нужна сейчас литература вообще, говорили некоторые из них. Литературный процесс оказался нарушен. Предстояло его воссоздать, невзирая на трудности и лишения…»
Говоря конкретно о своей стране, О. Майер уточняет: «Благодаря усилиям тех, кому не безразлична судьба русской литературы в Прибалтике, за прошедшие 17 лет вышло более 150 книг, что стало главным итогом деятельности Русской писательской организации в Эстонии».
Думаю, этот журнал, вышедший в текущем году в числе других изданий, представляющих поэтов Балтии, яркое доказательство того, что литературный процесс здесь был воссоздан, несмотря на все политические и материальные трудности. Так, стоит вспомнить, что в Латвии недавно вышли две антологии: «Русская поэзия Латгалии» и «Русская поэзия Латвии» (издатель – член Сейма Латвии Александр Якимов). В новом номере авторы трех стран представлены почти в равных объемах. И если эстонских авторов опубликовано немного меньше, то только из-за затрудненного контакта с литераторами Эстонии в процессе работы над изданием.
Приятно отметить, что критерием отбора произведений послужило только художественное качество материала, а не звания и регалии авторов. В итоге, наряду с почетным членом Академии наук Латвии, женой Народного поэта Латвии – Людмилой Азаровой Вациете; с членом СП России, дипломантом премий И. Северянина и Ф. Достоевского – Василием Сазоновым (Таллин); а также с известным литовским поэтом, переводчиком, драматургом (в свое время заведующим литературной частью Русского драмтеатра Литвы) – Виталием Асовским в этом номере можно познакомиться и с интересной прозой (в т.ч. поэтической) совсем молодых авторов, недавних выпускников вильнюсской гимназии с русским языком обучения «Ювентос».
Есть в журнале и уникальная военная проза, как говорится, из первых уст, – рассказ-воспоминание ветерана ВОВ Алексея Гречука, которому в ноябре исполняется 90 лет. Кстати, этот рассказ, продолжающий традиции великой русской литературы, которую во все века отличала наполненность гуманистическими смыслами, стал победителем в конкурсе к 70-летию Великой Победы, проводимом русским еженедельником Литвы «Литовский курьер». Даже в свои 90 Алексей сохраняет бодрость духа и является членом литературного объединения, где его очень уважают и ценят его живые воспоминания о страшных страницах нашей истории.
Стоит отдельно упомянуть члена правления Балтийской гильдии поэтов, члена СП Латвии Юрия Касянича, который внес огромный вклад в восстановление литературного процесса в странах Балтии. Он уже четыре года (2012-2016) является постоянным редактором-составителем ежегодного поэтического альманаха «Письмена», издаваемого специально к Дням русской культуры в Латвии. В своей статье «Потеснить сныть», опубликованной в литературном альманахе «Oceanus Sarmatiсus» (Рига, 2016), он пишет о целях созданной гильдии:
«Гильдия – это цех хранителей ремесла с общим видением роли и значения поэзии в нашем поспешном мире, который импульсивно меняется и не всегда в лучшую сторону. Гильдия – это способ и инструмент общения разных по стилю и жанру поэтов, которые служат русскому языку, продолжают русскую поэтическую традицию, исповедуют искренность и неравнодушие в обращении к современникам. Гильдия – это клуб единомышленников. Нас немного. Мы живем в разных странах. Все, что мы делаем, – пишем стихи. Стихи – это все, что мы можем сегодня сделать».
…
Можно много говорить о достоинствах нового номера журнала «Крещатик» – перекресток «Балтия», но я полагаю, что лучшей иллюстрацией этого станет подборка произведений, вошедших в журнал.
ПОДБОРКА ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИЗ ЖУРНАЛА «КРЕЩАТИК» – ПЕРЕКРЕСТОК «БАЛТИЯ».
Сергей ПИЧУГИН
/ Рига /
АПОСТОЛЫ
Зеленый звукоряд, букварь листвы
раскрылись, как восторг, земными алтарями.
И новый дар благословят волхвы:
наш верный Царь грядет и дышит за дверями.
Как в нетях не пропасть и Бога не прогневать?
Природа выше нас и глубже сна.
Мы – яблоко стыда, надкушенное Евой,
посланий грозовые письмена.
Мы прощены горением псалма.
Но если угодить предсказанному снами –
нас ветряки крестов сведут с ума.
Так ворон видит смерть, идущую за нами.
Мы – исцеление расслабленного света.
Но тот, кто будет признан чудаком,
добавит свету грань и буквицу Завета,
нам по волнам являясь босиком.
И нам всего на свете тяжелей
восстание огней Отеческого гнева.
Нам – веру напоить, как, влив елей,
разжечь лампаду нерадивой девы.
Мы – древо партитур, наитий невесомых,
тягучего огня, чутье летяг.
Мы – корневой побег в родильне чернозема,
и осень – наш могучий, дымный стяг.
Ирина ЗИНОВЧИК
/ Рига /
СЛОВО
Расползался над кладбищем липкий туман,
погребая под саваном солнечный свет –
может, души сочились из вырытых ям;
может, день испарялся за душами вслед.
Еле видный, украшенный звуками, храм
заглушал невеселые крики ворон;
и окрест раздавалось его «не отдам…»,
и взлетала надежда со дна похорон.
Небо, словно размокший от влаги плакат,
непрозрачной бумагой ложилось на крест.
Прежний текст исчезал, без вины виноват,
и читалось нечаянно слово «воскрес».
Владлен ДОЗОРЦЕВ
/ Рига /
ИЗ ГРУЗИИ
Нарежем сыр. Нарежем просто сыр,
Слезящийся солоноватым соком
Из слойных недр, из самых сырных дыр.
Поробуем дырявый этот мир
В его предназначеньи невысоком,
В съестном, где голод зол, но утолим.
И жажда сушит губы, но не смертно –
Не так, как нам изображает мим,
Когда он гибнет, жаждою томим.
Тем паче, на столе вина – несметно.
Такой букет: сыр, пури и вино.
Рассядемся, но не чинясь, а просто
По старшинству, как тут заведено.
Попробуем роскошествовать, но
Безжествуя, не затевая тоста.
Тифлисских двориков домашний бог
Меня поймет и не осудит строго.
Теперь, переступаючи порог
Застольников, он смотрит вниз и вбок
И несколько потеряно для бога.
И русский гость, надламывая снедь,
Старается при нем не делать крошек.
Об общем прошлом лучше не шуметь.
А, перебравши, что-нибудь уметь
Про то, как много девушек хороших.
Грузинских вин большие имена
Теперь горчат неосторожной ссорой.
И если даже знаешь, чья вина,
То все равно, чем кончилась война:
Ты слышишь в музыке сирену скорой.
С кем, кто, когда, за что и кто герой –
Так горестно сидит в твоей подкорке,
Что в саклях, вознесенных над Курой,
Ты видишь не позднекартлийский крой,
А разве что террасные подпорки.
В одеждах женщин отмечаешь цвет.
Он черный сплошь, поскольку будни серы.
В том, что уже не отключают свет,
Ты ищешь наступление примет
Еще одной послевоенной эры.
Но в старом городе уже поют.
У ресторанов. Для гостей. И между
Руинами, погребшими уют.
И если гости певчим подают,
То подают, как подают надежду.
Эльвира ПОЗДНЯЯ
/ Вильнюс /
ТАМ, ЗА ОКОЕМОМ…
Как не пороть горячки, когда опять в сезон
Не наскрести заначки на пляжный пансион.
И бедность, как зараза, в Отечестве моем.
С тоскою краем глаза смотрю за окоем.
А там, за окоемом, покоятся уже
Райкомы и парткомы в прозрачных неглиже.
И видится, как смело взъерошенный народ,
Спасая чье-то дело, шагнул на эшафот.
Под злобный вой картечи покорнейше привык
К словам картавой речи трофейный броневик.
Там дяденька усатый тебя, он, как червя,
Давил коварной лапой, зашторив лагеря.
А ты в кусочек неба горланил в честь вождя:
«Даешь отчизне хлеба!», «Даешь стране угля!»
И ту Отчизну зэков за веру в коммунизм
Толкал на стройки века голодный альтруизм.
А рядом ждал, по пояс в гэбэшенской крови,
Тот легендарный поезд на запасном пути.
И зажимались пломбы на игрищах судьбы.
И наливались ромбы в петлицах, как клопы.
По штабелям все выше взбирался Исполин,
А выжить, иль не выжить – решал адреналин.
Казалось, только в схватке вершились все дела.
Казалось, без оглядки в ней молодость жила.
Там, веря в призрак веры, на битву каждый шел…
И… тянет в пионеры, и тянет в комсомол…
Михаил ГОФАЙЗЕН
/ Таллин
СЕДЬМАЯ ЗАПОВЕДЬ
От голода городом снег уходил.
Питался он холодом. Спал у могил,
где смерзлись бессмертник в сугробе с плитой,
боярышник цепкий с оградой витой.
Там кошка в сторожке впадает в окот,
там гробокопатель фунфырик сосет.
Он надпись любую прочтет (полиглот!):
кто жил, и почил, и куда попадет,
когда потускнеют совсем фонари,
и фурии ночи избегнут зари,
и явится нечисть за мной да тобой,
мой ангел любимый, мой ангел земной.
Ты спишь, улыбаясь, не ведая зла.
Смотрю я во двор, где метель отмела
последние песни свои. А тепло
в наш дом надышало уже сквозь стекло.
Не верится мне (хотя тексты твердят…),
что нам за любовь причитается ад.
Юрий СТРОГАНОВ
/ Вильнюс /
ЧЕРНО-БЕЛЫЕ ФИЛЬМЫ
Невозможно смотреть черно-белые фильмы.
Покрываются нервы предутренним инеем.
Вспоминаешь не роли.
Вчерашние дни
оживляют герои
с чертами родни.
Ожидания прошлого мир бесполезный,
рецидивы мучительно-милой болезни.
Отзвук сладко-постылый
курантов стальных
словно стоны настырно
звенящей струны.
Леденеют фигуры. Приятно и муторно.
Просыпаюсь с надеждой на мудрое утро.
Но в цветистом рассвете
недаром не молод я,
не выходит согреться,
по-прежнему холодно.
Наталия ЛОМАЧЕНКОВА
/ Вильнюс /
ЗАЧЕМ ТЫ ПРИШЕЛ?
Зачем ты пришел к нам?
Глупец, сам же знаешь – таких было много, ты вовсе не первый, твердящий о долге и чести. Но стае давно не нужны ни пророки, ни вера. Здесь счастливы, правда. Смешным и неловким считается нынче стремиться к Граалю.
Мы их научили писать под диктовку. И жить под нее же.
Нет, вовсе не сталью, на самом-то деле – ты что не подумай! Все мирно, достойно, прилично, по чеку. Они почитают министров и Думы и верят в «закон» и «права человека». И даже не помнят, о том, что «свобода» имела когда-то другое значенье… не помню, подскажешь – какого там года?
Когда Вашингтон подписал назначенье?
А, впрочем, неважно. Кто помнит Сократа, Спинозу и Ницше, и Канта, и прочих? Таких отмечают персоной нон-грата и ставят на личности жирную точку. Забавно – что даже без нашей подсказки. Ведь Павлов не лгал, говоря о дрессуре…
Мы создали им настоящую сказку, почти-панацею и чудо-микстуру. Мы создали счастье на сотнях экранов, масс-медиа, прессу, картонную душу. Кто молится Библии, кто-то Корану.
Такую систему уже не разрушить.
Довольство и счастье у целых народов – зачем им твоя непонятная правда? Теперь зеркала уже вышли из моды – увы, зеркала отражают их взгляды. Увы, зеркала исказить чуть сложнее… хоть, знаешь, над этим работаем тоже. Уже есть рецепты успешной идеи, пусть даже и выйдет немного дороже.
Хотя нам не к спеху. В свою амальгаму они же не смотрят… точнее, не видят – того, что поэты все пишут о драмах; того, что в рассказах творцы ненавидят; того, что искусство давно не смеется, а только рисует мир грязью и кровью… Им легче, пойми, жить с придуманным солнцем, с придуманной нами «великой любовью».
Зачем ты пришел? Мне тебя даже жалко. Ты мог стать полезным и нам, и системе. Ты с нами бы выбрался из этой свалки и понял, как четко работает схема – мы все рассчитали, людей и ресурсы.
Я сам был, как ты, – где-то в прошлом. И все же…
Ты следуешь четко проверенным курсом.
Они, несомненно, тебя уничтожат.
Людмила АЗАРОВА-ВАЦИЕТЕ
/ 1935–2012 /
* *
Поэзия. Тетрадь.
Как труд в каменоломне.
Не станем уверять,
что ничего не помним.
Да не утратим стыд.
Не притупим печали.
Не будем делать вид,
что ничего не знали.
Пройдем за пядью пядь –
и все, что было с нами,
попробуем назвать
своими именами.
Не вздумаем вещать,
почесывая темя.
Не станем упрощать
судьбу свою и время.
Все видно с той горы.
Чтоб были те, кто живы,
и только-то – добры,
всего-то – справедливы.
Милена МАКАРОВА
/ Рига
* * *
«Каждой твари по паре» – мне говорит Зазеркалье.
Бесконечное «Я» собирает толпу отражений.
И незримый ковчег, что плывет в зазеркальные дали,
Подбирает меня и со мной продолжает движенье.
Только небо и ночь и цитата из позднего Канта.
Только жизнь – беззвездна, и нет в ней святого закона.
А незримый ковчег говорит на своем эсперанто,
Вот и райская птица уже понимает дракона…
Николай ГУДАНЕЦ
/ Рига /
К ТЕБЕ
Из напыщенного тлена,
из-за дверцы автозака,
из египетского плена
и расстрельного оврага,
через бездны небосвода
или через дебри ада,
даже если нет исхода,
нет надежды и возврата,
я вернусь к тебе рассветом,
я вернусь к тебе закатом,
и неважно, что об этом
не узнаешь никогда ты.
Евгения ОШУРКОВА
/ Рига /
POST SCRIPTUM
…А цвет зеленый на рыжий
Деревья меняют зря:
Смотри, у меня над крышей
Горит и горит заря!
А то, что и в дверь ни стука,
И поздно петь о любви,
Так память та еще штука –
Что вытащит – с тем живи.
Зачем же, во сне целуя
Насмешливый, жесткий рот,
Опять ворошу золу я
Сожженных стихов и нот?
За сны я не отвечаю,
Что снится – то и смотрю
И с верой, а не с печалью
Последнюю жду зарю.
Анна ТУРАНОСОВА-АБРАС
/ Висагинас /
ЛЕС
Среди миров…
И. Анненский
Из сердца в сердце темный льется свет,
И лес из дымной тени восстает…
Среди миров, где тысячи планет,
Мой мир забытым голосом поет…
Скажи мне, где укрылась красота
Далекого мерцающего сна?
В нем мягкие и нежные цвета
И вечная блаженная весна;
Там счастлив ты, а я еще жива,
И души ожиданием полны…
Но я в лесу, и голы дерева,
И эхо не доносится из тьмы…
Михаил МОСКАЛЕНКО
/ Инчукалнс /
ПРОЗРАЧНА
Прозрачна слеза, солона да горька,
Она хоть мала, но омоет, очистит.
Узорят просторы небес облака,
Опустим скорей в эту синь наши кисти.
Я все нарисую на простыни дней,
И каждый рисунок с тобою повязан.
С тобой сочетается море огней,
Рисунки рифмуются разом и сразу.
Прозрачна слеза, солона да горька,
Слеза ли, осколки зеркал и рассветов?
Сверкать им недолго, всего лишь века
На светлом просторе короткого лета.
Ирина МАСТЕРМАН
/ Вильнюс /
ПИЛИГРИМ
И этот день пройдет,
и тоже мимо.
Поднимет прах столбом,
как пилигрим.
И я, вдыхая запах тлена и
дорожной пыли,
послушно побреду за ним.
Туда, где иноверный муэдзин
гортанью обагряет
неба голубую глину.
Туда, где все еще пустой престол
хранит любви святые мощи
и исподлобья
на ночной постой скребется
память –
из собачьей плошки…
Георгий ГЕОРГИЕВСКИЙ
/ Йыхви, Эстония /
I РУССКИЙ ПСАЛОМ
В небо путь безжалостен и тесен,
хоть и нету благодатней доли.
На крылах сквозь тьму прозябших песен
проплывем бездушные юдоли.
Зреют в душах день уже не первый,
хоть и нрав без устали уросит,
адаманты, яхонты и перлы.
Только бисер свиньям бы не бросить.
Тьме простим, учуяв скорый полдень –
нам ли ввысь с обидами ломиться,
коли зрети очно лик Господень!
Только бесам бы не поклониться.
Убежим урчащих чревом буден.
Но, когда восстанем из геенны,
и в превыспренних не позабудем
муки всех безвинно убиенных.
Восприяв, как милость, униженье,
слезно вымолим, не взвидя света,
не ярлык от хана на княженье –
долю Сергия и Пересвета…
…Божьей лествицею заплетаем
вурдалачьи похоти и ковы.
Помолясь, небось не заплутаем
по дороге к полю Куликову.
Сергей СМИРНОВ
/ Вильнюс
СТАРАЯ ОТКРЫТКА
Зимнее солнце садится над Вильной.
Цвет горизонта изысканно-винный:
кажется – с неба на город течет
порто, бордо, или что там еще…
Чинный жандарм раскурил папироску.
Он не на службе, как видно, а просто
к вечеру вышел испить коньячку.
В позе довольство, а глаз начеку!
Фурман в поддевке и драном тулупе,
делая вид, что кобылочку лупит,
щурится с козел, как с горних высот –
двух офицеров в Сафьянки везет.
Дети в картузах, дворяночка в шляпке,
песик, застывший с приподнятой лапкой.
Синий покой уходящего дня.
Смотришь – и слышишь: к вечерне звонят…
Вывески:
«Платье парижскихъ фасоновъ».
«Лавка товаровъ купца Фейгельсона».
«Мятныя капли, зубной порошокъ»
Господи, Боже мой – как хорошо!
Елена ШЕРЕМЕТ
/ Вильнюс /
* *
Вероны аромат – не надышусь!
Здесь камень мостовых хранит легенды.
Прокручиваю в мыслях киноленту,
В душе – Верона. Сладок счастья вкус!..
Верона! Разве выразишь в стихах
То совершенство линий, дух эпохи!
И трепет эха – то Ромео вздохи:
Балкон Джульетты в нескольких шагах…
И кованых решеток кружева,
И фресок акварель, ажур лепнины,
Изысканных сеньор прямые спины
Чаруют, словно силы колдовства!
…Садилось солнце, будто в нежный мусс
Опущен плод малинового цвета,
Как поцелуй Ромео и Джульетты…
Смотрю в окно. Нет-нет, да улыбнусь.
Алексей СОЛОВЬЕВ
/ Даугавпилс /
* * *
Где Восток, где Европа?..
Землю кутает мгла.
Как в пещеру циклопа
Жизнь забрела.
В ожидании бедствий
Ускользаем во мглу,
Укрываясь от бестий
В темном углу.
Есть ли шанс на спасенье?
Всюду риск – здесь и там.
Что ж, твори Одиссею
Заново сам.
То ли явь, то ли небыль –
Океанский простор…
Одноглазое небо
Смотрит в упор.
Виталий Асовский (Вильнюс)
Весенний ветер
Дует ветер с верховий Невы,
облака разгоняя над устьем,
небо высветлив до синевы,
заражая весенним безумством,
отзываясь морозцем в груди.
Погоди! Все еще впереди.
Загорелась большая игла –
восклицательный знак государства, –
утверждая незыблемый склад,
всемогущество камня и царства.
Погляди на нее – и иди.
Не задерживайся! Проходи.
Я иду, и везде – синева,
полыхает небесное пламя.
Голубая открылась трава
надо мной, над тобою, над нами.
Над фуражками кариатид,
подпирающих жесткий гранит.
Небо синее впрыснуто в кровь,
и душа ощутила свободу,
разрыванием зимних оков
отзываясь на смену погоды.
Дразнит нас синева, синева,
от которой летит голова.
Пробудилась, бессмертная, вновь,
красотой возвышая над силой,
голубая бесстрашная кровь.
Что красивее алой на синем!
Мы свободны, когда мы хотим.
Впереди еще множество зим.
***
Юрий Касянич (Рига)
РИГА. МАРГАРИТА
Елене Сергеевне Нюренберг (Булгаковой)
Вырос дом. Засмеялось дитя в колыбели.
Волшебства населили фасады и двор.
Небеса в окна детской, как лен, голубели.
Оттого и в душе поселился простор.
Оттого безотчетно хотелось полета,
повторить траектории нервных стрекоз
над страною мучительной и воспаленной.
Над проспектом, рекою, над горстью берез.
Бросить все и уйти за талантом, как в пропасть,
к безрассудству добавив разумного льда.
Кастинг жизни – жесток: ни секунды – на пробы.
Вы решали мгновенно: любовь – навсегда.
Мир был узник, в усатые цепи закован.
На метле, что из прутьев волшебных ракит,
Вы спаслись, поднимаясь над средневековьем!
Палачи инквизиций сжигали таких!
Крылья, щетка ли, ступа – ей-Богу – неважно.
Взлет – сильнее железного плена цепей.
Левитации тайна есть, в сущности – в каждом,
но не каждому писано встретиться ней.
Маргарита, Елена – не в имени дело.
Да и что там за окнами – март иль декабрь.
Год за годом пылали страстные недели.
Смерть за жизнью гналась, сократив гандикап.
Ах, какое бикфордово время досталось
соловьям и скворцам! Не сумев уступить,
победили герои коротких дистанций:
кто-то в мерзком подвале, кто – в мерзлой степи…
Вы в грядущее шли под крылом херувима
в обстоятельствах, не постижимых уму,
до апрелей евангелие сохранивши,
даже в мыслях страшась прикоснуться к нему.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как модель, щеголяет береза в гипюре.
Предзакатная туча горит за рекой.
Циркуль ветра рисует над Ригой эпюры.
Осень Геллой хохочет, сминая покой.