НА Белорусской АЭС устанавливаются, как известно, атомные реакторы типа ВВЭР. Как они создавались, в чем их преимущества? Каковы перспективы развития атомной энергетики? Как учтены последствия аварий на АЭС и насколько они сейчас безопасны? Об этом в интервью с одним из создателей реакторов водо–водяного типа, наиболее часто применяемых в мире, членом–корреспондентом РАН Виктором Сидоренко.
— Виктор Алексеевич, вы изначально занимались исследовательскими материаловедческими реакторами МР?
— Не совсем. Когда я пришел в ЛИПАН (нынешний НИЦ «Курчатовский институт»), меня определили на должность старшего лаборанта на реактор МР. Он создавался как база для разработки других проектов — транспортных и энергетических установок. Год я там проработал оператором, до этого там же делал дипломный проект, связанный с разработкой ядерной энергетической установки на определенном технологическом направлении. К нему я должен был спроектировать петлю — испытательную установку для реактора МР, которая позволяла бы проводить научные исследования. Поэтому правильнее будет сказать, что я начинал работать на реакторе. Потом стали более четко организовываться группы по разработке разных энергетических систем, в том числе для флота и атомной энергетики. Они уже отпочковались от тех групп, в которых мы защищали дипломы.
— Вы пришли к реакторам водо–водяным?
— Наша группа начинала не с водо–водяных. Мы проверяли различные варианты: очень глубоко и долго работали над графитовым реактором с газовым охлаждением. Довольно сильно продвинулись в этом направлении, даже уже было готово решение о его сооружении, но потом этот проект был отложен.
Уже в дальнейшем Игорь Васильевич Курчатов остановился на водо–водяной технологии. Несколькими годами раньше она была выбрана из многих возможных для атомного флота. При увеличении единичной мощности она была пригодна для энергетического гражданского применения. И вот эта линия продлилась на всю мою жизнь. Уже в 1955 году мы разработали техническое задание для реактора ВВЭР для гражданской атомной электростанции.
— Первой станцией на ВВЭР была Нововоронежская?
— Да, я с самого начала участвовал в ее разработке и руководил там энергопуском. Когда отмечали мой 70–летний юбилей, я настоял, чтобы эта цифра даже не называлась. Я считал так, что прожил 35 лет до пуска первого блока Нововороонежской станции и 35 лет после пуска. Нововоронежская станция — определяющее событие в нашей энергетике и в моей жизни.
— Вы обратили особое внимание на безопасность ядерных реакторов еще до чернобыльской аварии. У вас было какое–то предчувствие?
— То, что вопросам безопасности нужно уделять первейшее внимание, стало ясно уже в процессе проектирования и разработки реакторов. Когда я защищал кандидатскую диссертацию, выбрал тему «Безопасность». Дело дошло до докторской — снова выбрал ту же тему. Когда атомная энергетика стала быстро развиваться как отрасль, стало ясно, что вопрос безопасности требует внимательного и системного подхода. Не индивидуального, а именно системного: просто так, поштучно, не обеспечишь безопасность на каждом объекте. Нужно, чтобы сама система была построена так, чтобы она гарантировала безопасность.
Я и мои сподвижники стали говорить, что нужно создать систему, должен быть государственный надзор. Правительство с этим согласилось, был создан государственный комитет по надзору за безопасной работой в атомной энергетике на уровне министерства. Дальше уже сработала схема Курчатова. Игорь Васильевич всегда говорил, что работу должны делать те, кто ее предлагает, — это было его жизненное правило. И меня поставили создавать такую систему государственного надзора в атомной отрасли. В чиновничьем кресле я проработал 12 лет, пока не убедился, что все, что мог, сделал. Только после этого вернулся в Курчатовский институт.
— Исходя из конструкции реакторов, такой аварии можно было избежать?
— Я несколько лет работал в INSAG, группе советников генерального директора МАГАТЭ по безопасности. Мы разбирали как раз этот вопрос: насколько эта авария была закономерной. В ходе многолетней работы родилось понятие «культура безопасности», которое потом вошло в общую практику. Так вот, на момент аварии было почти полное отсутствие культуры безопасности в атомной отрасли. Это вопрос глобальный, уровня МАГАТЭ. Его можно определить как приоритет обеспечения безопасности, обусловливающий поведение всех участников и организацию всех работ при использовании ядерной технологии — от разработки проекта и конструирования оборудования, сооружения, эксплуатации, управления всеми процессами до принятия решений, в том числе и на уровне власти.
— Насколько серьезные выводы сделала атомная энергетика из аварии?
— Более чем серьезные. МАГАТЭ провело огромную работу, и в 1990 году ввели в действие два основных документа, ставших основой новой концепции безопасности, учитывая уроки тяжелых аварий на АЭС «Три–Майл–Айленд» и ЧАЭС. В России были серьезно пересмотрены принципы работы атомной промышленности, ужесточены требования к работе технических систем на АЭС, персонала. Была развернута работа по изучению тяжелых аварий, по созданию нового поколения атомных станций, устраняющих опасные последствия возможных тяжелых аварий. Вообще, эксперименты по поведению твэлов в аварийных условиях при высоких выгораниях начались под руководством Курчатовского института еще в 1983 году. После аварии на ЧАЭС вплотную занялись тяжелыми авариями с разрушением активной зоны. В нашем институте были созданы специальные установки по изучению таких процессов. Вместе с Курчатовским институтом работали как российские, так и зарубежные институты. Полтора десятка стран участвовали в этих работах. В Академии наук был создан Институт безопасного развития атомной энергетики. Накопленная база знаний уже сегодня обеспечивает гарантию безопасности ядерных реакторов. Вошло в практику целое направление, методология — вероятностный анализ безопасности (ВАБ), который определяет слабые места на каждой конкретной АЭС. Разработаны меры по защите АЭС от любых внешних воздействий — от падения самолета до теракта, что сейчас, увы, особенно актуально.
Один из важнейших — человеческий фактор, причем как со знаком плюс, так и минус. Человек может одномоментно и спровоцировать аварию, и найти выход из самой кризисной, непредсказуемой ситуации. Конечно, если он имеет соответствующую квалификацию, скорость реакций, интуицию, — все это очень важно! Это та самая культура безопасности, о которой уже говорили.
В России есть устойчивая концепция безопасности развития атомной энергетики, она планомерно реализуется. «Росэнергоатом» как эксплуатирующая организация регулярно докладывает, что происходит на станциях, в том числе по внедрению культуры безопасности по всем аспектам эксплуатации на АЭС.
— Есть ли альтернатива ядерной энергетике? Может, постараться обойтись без нее?
— В свое время была эйфория от развернувшихся перспектив атомной энергетики: мы все обеспечим во всех отраслях, во всех сферах, хочешь — в самолете, хочешь — под водой в космосе, в энергетике — пожалуйста. Потом поняли, что ситуация значительно сложнее. Для атомной энергетики нужно искать свою нишу. Появляются неэнергоемкие технологии, перестраивается промышленность. В этом смысле атомная энергетика уже не может так широко себя позиционировать, и все это поняли. Но неизбежно присутствие ядерного топлива в общем энергобалансе той или иной страны и в мире.
По материалам зарубежной прессы.