В 2018 году режиссер Оскарас Коршуновас поставил в Русском драматическом театре драму Марюса Ивашкявичюса «Русский роман». В спектакле есть сцена, которая весь ход представления поворачивает в сторону вольного мышления и свободной театральной интерпретации, в том направлении, в котором раскрываются возможности профессионального художника, и эта сцена принадлежит актеру Валентину Новопольскому, и лишь ему одному.
Это песня Джона Леннона «Imagine» в его исполнении. Она звучит словно гимн свободе, в ней звучит признание «я-мечтатель», в ней выражена вера в то, что жители земли объединятся в такой мечте, где нет места для преисподней, и везде – одни лишь небеса. Новопольский поет песню Леннона, а зрители в то время пребывают в ином измерении. Это – словно мост в мир Льва Толстого, который создатели спектакля попытались разгадать и изложить, приблизить его к человеку ХХI века.
В спектакле «Русский роман» актеру В. Новопольскому достались сразу три роли. Это – Тимофей, Мужик и Лев Толстой (сорокалетний сын знаменитого писателя). Особо примечательно, что пришлось чуть ли не впервые наблюдать такой яркий путь актера к воплощению персонажа через его метаморфозу. Даже трудно разглядеть четкую черту, разделяющую персонажи отца и сына. Все то, что так тщательно подготовлено режиссером для более глубокого понимания спектакля, Новопольский воплощает, объединяя двyх Львов, отца и сына. (Лев: «И спасибо отцу, что он меня не хвалил, а, скорее наоборот, презирал мои эти писания. Я, конечно, был зол, я мучился, но он меня правильно вел, толкая прочь от себя. Ибо нет там места второму Толстому. Он слишком широк, слишком мощен, чтобы идти с ним рядом.»). Все нюансы роли актер обдумал очень тщательно, и в то же время стер границы между отцом и сыном. Сын вдруг начинает вещать устами отца, и зрители с легкостью воспринимают персонаж Новопольского уже как графа Льва Толстого-отца.
Толстой-старший вовсе не появляется на сцене, и его домочадцы общаются с ним, обращаясь к небесам (ведь он же – Бог!), но вдруг пророчества патриарха Толстого раздаются с авансцены, из уст его сына. Персонаж Новопольского быстро и естественно становится главной осью спектакля. Актеру удалось выразить и мнимую, и явную «божественность» Толстого, проявившуюся в то время, когда его титаническое учение разлеталось по свету с космической скоростью, и когда его воззрения обрели известность не только в России, но и во всем мире.
И драматургу, и режиссеру здесь очевидно свойственно понимание того, что в искусстве особо значимое место занимают контрасты и парадоксы, противопоставление крайностей. В данном случае для прикосновения к «айсбергу» Толстого был привлечен просто отличный актер, для которого роль патриарха выглядит абсолютно чуждой.
Путь актера Новопольского в спектакле по направлению к роли Толстого является долгим. Сначала он весьма страстно изображает «человека из народа». Каждая им исполненная сцена начинается со скупых жестов и интонаций, но постепенно перерастает в пророческие проповеди.
Актер Валентин Новопольский отличается особыми психомоторными качествами, профессиональной дисциплиной и способностью вникать в самые противоречивые роли, при том, сохраняя свою актерскую сущность. Благодаря этому он стал наиболее продуктивным актером труппы Русского драмтеатра. Но и люди его окружения не сидели сложа руки. Более прозорливые режиссеры, внимательные к ходу творчества актеров, постепенно вовлекали Новопольского в постановки других театров в Вильнюсе и в Каунасе, он стал все чаще заметен и в мире кино. В репертуаре Русского драмтеатра всего несколько спектаклей, в которых он не занят, занятость Новопольского в репертуаре достигла вершины. Можно утверждать, что на данном творческом этапе Новопольский всецело посвятил себя театру.
В Русском драмтеатре он начал играть сразу, как только поступил в Литовскую академию музыки и театра. С первых ролей в нем стали заметны четкие установки на театральную дисциплину, внедренные руководителeм курса Далей Тамулявичюте. Каждый новый год работы для Новопольского знаменовался двумя-тремя новыми ролями, их масштаб постоянно возрастал. В настоящее время он исполняет или главные роли, или роли идейных протагонистов спектаклей. За десятилетие своего руководства Русским драмтеатром (т. е. с 2008 г.) режиссер Йонас Вайткус в своих масштабных постановках ни разу не обошелся без Новопольского. За роль Няни в спектакле «Елка у Ивановых» в 2013 г. он был награжден призом «Золотой сценический крест» и провозглашен лучшим актером года.
Теперь вернемся к Толстому в исполнении Новопольского. Чем он значителeн в общем контексте спектакля? Как и в других его спектаклях, в «Русском романе» Новопольскому также предоставлено автономное пространство. Актер не злоупотребляет «толстовскостью» Толстого, он приближается к роли постепенно, проявляя ту или иную мысль драматурга, выражающую социальные и биографические темы, а также исторический фон России тех времен. Новопольский интуитивно ощущает настоящее время, и, благодаря этому, он находит личный контакт нe только с ролью, но, через неe – и с современностью. Поэтому актер, воплощающий прототип патриарха всего патриархального общества, неожиданно предстает перед нами в качестве современного человека.
Можно смело утверждать, что, благодаря Новопольскому, Лев Толстой (не имеет значения, отец то, или сын) становится человеком двух эпох – и монолитного ХIХ века, и ХХI-го с его невероятными трансформациями. Таким образом, в спектакле «Русский роман» архаичные установки прошлого, как политические, так и моральные, становятся близкими для сознания современного человека. В данном случае понятие «современный» утрачивает значимость. Намного важнее то, что Новопольский сумел в то же время раскрыть трагедию сына Толстого – самовлюбленного, импульсивного и инертного, готового мыслить по-современному, но задыхающегося под гнетом общественных табу, человека.
Актеру без особых усилий удается лавировать в пространстве современных понятий. Им сыгранный Лев, по возвращении из-за границы, в самых первых сценах рафинированно вещает о «русских мужиках»: «… Да я их тоже люблю. Еще когда они трезвые. Но я тут вырос, мне это родное – вялость вся эта, грязь, эти кривые домишки, полные барахла всякого, и эти ужи повсюду…».
Льва-младшего непрестанно мучает Лев-старший: «А я ведь прожил… с этой его бородой. И знаю, как она колется. Когда ты сидишь на коленях. А когда он тебя обнимает – этот запах его волос…»
Беседа Толстых – отца и сына – становится motto всей роли Новопольского: «Разумеется, я сердился, я мучился, но oн, отталкивая меня, указывал мне на правильный путь. Потому что там не было места для второго Толстого. Он чересчур необъятен и мощен, чтобы можно было шагать рядом с ним». Обсуждая контраст между талантами сына и отца, актер предъявляет ту бездну, которая олицетворяет разницу между истинным художником и тем, кто лишь жаждет им быть. Жить в тени отца – это судьба, или этого можно избегнуть? Через шкалу замысловатых состояний Льва Новопольский озвучивает и тему авторитета, порождающего рабство. Что является выше по уровню – принципы морали или талант, который позволяет себе быть деспотичным?
Не зря все эти рассуждения предоставляют молодому Толстому желанную свободу. Им все более овладевает свет, излучаемый с Востока, неотделимая часть философии Льва старшего: «При движении на Восток, а значит, навстречу Солнцу, человек получает двойную порцию света. Этим он заряжает свою батарею жизни». Мышление своего персонажа актер передает в качестве стремительного путешествия, словно пред взором Льва, как во вращающемся калейдоскопе, проносится огромная часть истории России.
Толстой является обширной системой, до сих пор в нашу сторону плывущим «Титаником». То, что он оставил после себя для России, до сих пор живо и действенно. Он создал фундамент патриархальной иерархии, эдакой «законодательной базы» человечности, необходимости соблюдать жесткие правила и нормы. Человек «с толстовской бородой», т. е. живущий по свои правилам и по подогнанной под себя системой, параллельно становится анархистом, потому что эта система разрушает в первую очередь его самого, становится началом его разложения.
Наблюдая за игрой Валентина Новопольского, нетрудно угадать, чего хотел режиссер, и что принадлежит актеру. Подчиняясь режиссерскому замыслу, точнее, стремясь как можно точно исполнить режиссерскую партитуру, актер остается и независимым аналитиком. «Химическая реакция», проходящая в актере, является невидимой для зрителей. Но невероятная сосредоточенность и огромное внимание, направленное в сердцевину роли, предоставили актеру самостоятельность при создании персонажа Толстого.
Три года тому назад однажды актер проговорился: «Аристотелевские «сострадание, страх и участие» – эти явления очень действуют на зрителя. Мне особенно интересно, насколько современный зритель способен к состраданию. Насколько он вообще способен удерживать внимание? В какой степени зритель способен отбросить все оценочные трафареты и просто поприсутствовать, выслушать само произведение? Важно прийти в театр и стараться его осознать». (23.04.2016)
Среди многих хороших и очень хороших актеров Новопольский является исключительным, хотя со стороны таким отнюдь не выглядит. Его спокойное, чисто человеческое лицо, не особо подвластное изменениям посредством грима, оказалось способным передать всю мощь заряда театрального внушения.
Дайва ШАБАСЯВИЧЕНЕ, издание «Lietuvos teatras»