«Я родом не из детства – из войны»

Ярким солнечным утром 9 мая мы с женой уже возвращались с торжественной церемонии на Антакальнском кладбище в Вильнюсе, когда нас окружила стайка школьников. Их привлекли медали на пиджаке у жены и знак «Житель блокадного Ленинграда».

Самый смелый звонким голосом спросил: «Бабушка, а за что вас наградили?» И жена, сраженная этим вопросом, остановилась, взглянула в эти требовательно-любопытные устремленные на нее детские глаза, присела, чтобы стать вровень с ними… Диалог длился минут пятнадцать, в течение которого ни я, ни учительница, которая их привела, не проронили ни слова – сыпались вопросы, давались ответы, и наше вмешательство было лишним. И только видя, что это общение может быть утомительным, учительница нашла момент, сказав: «Ну, дети, давайте поблагодарим…»

На проспекте Ленина

До войны мы жили в Ленинграде. Мы – это папа, мама, сестра и я. Жили мы на проспекте Ленина в доме №38Б. Хороший был дом, деревянный, трехэтажный. Один подъезд, шесть квартир. Наша квартира на втором этаже, трехкомнатная. Два окна выходили на проспект… Во время блокады дом разобрали на дрова.

Проспект Ленина начинался из района Финляндского вокзала и кончался у железнодорожной станции Пискаревка. По нему ходили трамваи от вокзала до больницы им. Мечникова. Наша трамвайная остановка была предпоследней.

Теперь проспекта Ленина нет. На его месте проходит большая транспортная магистраль под названием Пискаревский проспект. А тогда это была тихая окраина города. И сегодня, мысленно возвращаясь в тот далекий 1941 год, в теплые солнечные дни начала сентября, я снова чувствую себя ребенком, которому не дано осмыслить масштабы катастрофы, но те ее проявления, которые остались в памяти, я хочу выразить в рассказе так, как они мне представлялись тогда.

Последний эшелон

Я был дома один и скучал. Когда же придет мама? Инка где-то бегает, мама ушла еще с утра, папы так вообще днем не бывает. Утром уходит, а приходит, когда уже совсем поздно. Инка – это старшая сестра – уже большая, ей одиннадцать лет, у нее есть ключ от квартиры. Придет зачем-то и опять убежит. Со мной она мало разговаривает, больше дразнится. Я тоже большой, мне уже пять лет, я даже читать умею. У меня и книжки есть. Про тараканище рыжего и усатого я не люблю, там страшно. «Приводите звери ваших детушек – я их за ужином скушаю». Хорошо, что его воробей склевал. А самая хорошая книжка – про паровоз. И в ночь, и в снег он вагоны везет, ничего не боится. Только нарисован паровоз неправильно – у него прожектор квадратный. А когда, еще до войны, мы с папой ходили на Пискаревку и смотрели на поезда, то там, у паровоза прожектор круглый. Самое страшное, когда паровоз гудит. Тогда я тоже начинал кричать, а папа брал меня за голову и прижимал к себе. И уже было нестрашно.

Наконец пришла мама. Пошла на кухню, что-то принесла. Я вприпрыжку к ней навстречу, а она как-то молча меня погладила, пошла в комнату, постояла у окна и стала опускать шторы. Эти шторы, я то знаю, для светомаскировки, чтобы фашистский летчик света в нашем окне не увидел, когда ночью прилетит бомбить. Но ведь сейчас-то день, вон как солнышко светит и все вокруг хорошо видно. И проспект Ленина перед нашим домом, и за ним зеленое поле, а с правой стороны, за проспектом, сад. «Мама, а зачем ты шторы опускаешь?» Но шторы были опущены не до конца, мама надела очки и села у окна. Смотрит на улицу. Потом сказала, что в очереди говорят, будто немцы пол-Ленинграда отрезали. Непонятно. Ведь мы в Ленинграде живем. Как это отрезали? Когда мама объяснила, я понял, что вот если бы немцы были на этом зеленом поле, что перед нами, то они встали бы в один ряд, взялись за руки и получилось, что все, что у них сзади, – это и есть то, что они «отрезали». А что перед нами – это еще наше. Все это было трудно сразу понять.

Когда на другой день я спросил маму, а где немцы, которые отрезали, она только плечами пожала. Значит, ничего страшного. А потом началась суматоха. Днем пришел папа с какими-то людьми, все куда-то спешили, собрали чемоданы, в корыто уложили какие-то вещи, перевязали веревкой, на улице ждал грузовик тоже с людьми и вещами, приехали на вокзал, бежали по перрону между двумя товарными поездами. Мама держала за руки меня и Инку, бежали быстро, нельзя было упасть. Рядом тоже бежали люди с вещами. Мы добежали до вагона-теплушки, на котором было крупно написано «16», нам помогли забросить вещи на верхние нары, и только нас детей посадили на нары, как поезд тронулся. Вместе с нами в этот вагон сели еще одна тетка и девочка. Их звали тетя Оля и Аллочка. Аллочке тоже было пять лет. А те люди, которые вместе с нами бежали, ехали в других вагонах. На наших нарах ехали трое дядей. И внизу на нарах были люди, тети и дяди. И напротив нас, в другой части вагона, были такие же нары – верхние и нижние, и везде были люди.

В вагоне было четыре окна, одно из них около нас, но все они были закрыты железными щитами и не открывались. А еще две двери. Правая — всегда закрыта, а левая открыта и перегорожена деревянной лестницей. Это все я потом уже рассмотрел, а сначала все было ново и необычно.

Началась вагонная жизнь. На остановках всегда у кого-то спрашивали: «Сколько стоим?» Взрослые бегали за водой, а нам если разрешали слезать с лестницы на землю, то чтобы от вагона никуда не уходить. Кто-то махал или кричал: «По вагонам!», и мы карабкались по лестнице обратно.

Остановок было много. Взрослые говорили: «Пропускаем воинский». И через какое-то время по соседнему пути громыхал без остановки какой-то состав в противоположную сторону. Потом у нас появился попутчик. Стоило нам остановиться на каком-то разъезде, как нас догонял еще один поезд и останавливался на соседнем пути. Интересный был поезд: тащил его паровоз, а вагоны были от электрички. Иногда паровоз отцеплялся, уезжал, потом приезжал, снова цеплялся, но в это время мы трогались, а он оставался. А на следующей остановке он нас снова догонял. И опять повторялось: сначала мы трогаемся, потом он нас догоняет. На третьей остановке мы его уже ждали: вот-вот должен прийти. И он пришел. Мы уже относились к нему как к хорошему знакомому. Уже было понятно: мы – он, мы – он.

Утром мы стояли на большой станции. На другом пути – наш попутчик. Мы махали им полотенцами. И хотя пути были не рядом, взрослые улыбались: «Они нам тоже машут». Тронулись.

Мимо бежал лес, было теплое сентябрьское утро, вагонная жизнь шла своим чередом, как вдруг поезд резко затормозил, так что с нар посыпались вещи. Стоим. Где-то слышатся взрывы. Вдоль поезда пробежали люди, кричат: «Все из вагонов! В лес, прячьтесь! Пока спустились по лестнице, вышли из вагона – рев над головой: низко над лесом вдоль железной дороги, немного сбоку от нее, пролетала группа самолетов. Опять крики: «По кустам, ложись». Мама схватила нас с сестрой за руки и бегом, бегом от поезда, потом где-то мы все упали, потому что пролетали еще самолеты, мама нас закрыла и не дала головы поднять, а мне было не страшно, а даже интересно: я никогда не видел самолетов так низко. Где-то слышались взрывы, а у нас было тихо. «Мама, а еще самолеты полетят?» — «Молча. Тихо!» — а сама слушает. Долго лежали молча. Потом послышались крики: «По вагонам!» Пришли в вагон, осмотрелись. Все собрались. Снаружи проверка: «У вас все»» — все. Через некоторое время тронулись.

На следующей станции все смотрели назад. Ждали попутчика, но его не было. Когда мы снова тронулись, он так и не появился.

Путь в эвакуацию

Путь до Новосибирска был долгим. Эшелон вез оборудование одного из ленинградских заводов, эвакуируемых вглубь страны, и прибыл в Новосибирск 17 сентября 1941 года. По возможности эшелоны вывозили и людей — детей, женщин и стариков. В частности, этим эшелоном эвакуировалось несколько семей (в том числе и наша) командиров ленинградского Высшего инженерно-технического училища ВМФ, которое осуществляло руководство строительством оборонительных сооружений на подступах к городу и готовило Ленинград к уличным боям в трех из шести секторов обороны города на случай немецкого штурма.

Было много станций, где по линии связи шла служебная информация, в частности о том, что происходило на железной дороге. Часть сведений была известна лицам, сопровождающим эшелоны, и эти новости доходили и до пассажиров. Еще до прибытия в Новосибирск стало известно, что 8 сентября 1941 года немцы, захватив станцию Мга – крупный железнодорожный узел – вышли к южному побережью Ладожского озера, блокировав Ленинград.

С этого дня начался отсчет героических 900 дней, в течение которых Ленинград сражался во вражеском кольце. Та большая станция, где мы в последний раз видели нашего попутчика, и была Мга. Наш эшелон успел уйти из нее раньше, чем немцы начали штурм и ее захватили. Следующий эшелон, не доехав до Мги, вернулся назад. А наш попутчик – состав с вагонами от электрички – был уничтожен прямо на станционных путях. Как потом выяснилось, в вагонах были дети – этим составом эвакуировались ленинградские детские сады.

Евгений КЛУБИН.
«Дорога жизни», картина Натальи Зузо, г. Электренай, 2010 г. (холст, масло, 76х56 см).