Предвижу возражения: как я посмел королеву Польши, четвертую жену Владислава Ягайло, назвать белоруской?! Ведь тогда вроде бы не было самой Беларуси. Как правило, наши земли называли Русью или Русью Литовской, где первая часть наименования обозначала этническую, а вторая — государственную принадлежность. Но ведь и России тогда еще не существовало, а была только Московия, и нынешнюю Украину именовали Киевской Русью, а нынешнюю Литву — преимущественно Жемайтией. И существовали же предки у нынешних жителей этих стран! Наши соседи–литовцы в 2010 году закономерно отметили тысячелетие первого упоминания Литвы в письменном источнике. А у нас не хватило смелости назвать вещи своими именами: событие, о котором в том источнике рассказывалось (убийство канонизированного потом монаха–миссионера), произошло «на границе с Русью», то есть с нынешней Беларусью!
Да и название Белая Русь применительно к нашим предкам во времена Софьи Гольшанской тоже существовало. Мне уже приходилось писать: еще в середине ХIII столетия один ирландский монах–путешественник, присутствовавший на коронации Миндовга, утверждал, что восточнее литовских земель находится Alba Ruscia. Этими же латинскими словами были названы земли нынешних Брестчины и Новогрудчины во время коронации в 1217 году на галичско–волынский престол венгерского королевича. Как видим, и мы через пять лет будем иметь возможность отмечать юбилей пока первого известного упоминания на письме нашего нынешнего государственного наименования.
Белоруска и единственная? «А как же Барбара Радзивилл?» — скажет кто–то. Ну не поднимается у меня рука приписать Барбару к белорускам. А Софья происходила по матери из православных князей Друцких, живших на Полоцкой земле. Воспитывалась в Друцке в семье любимого дядюшки Семена, верного православным традициям. Да и балтское происхождение полулегендарного Гольши, который согласно «Хронике Быховца» основал на реке Корабль город Гольшаны и дал начало роду князей Гольшанских, тоже вызывает сомнения. Что же касается определения «единственная», оно, увы, сомнению не подлежит. Больше наших коронованных соотечественниц история не знает. Правда, делались попытки найти подругу жизни Петра I среди жительниц Могилевщины, но там — не королева и не царица.
Венчание
И современники, и потомки считали брак Софьи и Владислава неравным: ему было около шестидесяти, ей — около семнадцати. Точная дата венчания тоже спорна: в польских источниках называется то 22, то 24 февраля 1422 года, в «Беларускай энцыклапедыi» указано 24 марта. Стремясь уточнить дату, я позвонил писателю и дипломату Анатолию Бутевичу, автору популярной книги о Софье Гольшанской («Каралева не здраджвала каралю»). И он разъяснил причину такого разнобоя. Оказывается, в официальном документе записано лишь, что венчание состоялось на «запусты», то есть на «заговенье», в последнее воскресенье перед Великим постом. По григорианскому календарю, оно могло датироваться как последней декадой февраля, так и мартом. Надеюсь, со временем удастся окончательно уточнить это немаловажное обстоятельство.
Для меня не менее важно установить, почему бракосочетание свершилось именно в Новогородке — из Гольшан невесте, наверное, проще было бы поехать навстречу жениху в более престижное Вильно. И все–таки выбран Новогородок. Причин тому несколько. Во–первых, здесь только что освятили костел, возведенный великим князем литовским Витовтом. С Витовтом в 1382 году (еще юбилей!) заключен в Острове около Лиды судьбоносный для трех народов (белорусского, литовского и польского) мир, без которого не было бы и победы под Грюнвальдом в 1410 году. Во–вторых (и, может, это самое важное), Новогородок уже был в некотором смысле освящен прошедшей здесь как в столице ВКЛ памятной коронацией Миндовга. А, в–третьих, город располагался на пути из Кракова в Вильно и Троки, резиденцию Витовта.
Но торопился ли Ягайло в Вильно и Троки? Летописи сообщают только, что после Новогородка Софья и Владислав поспешили (ведь через два дня начинался Великий пост) отпраздновать бракосочетание в Лиде. Туда же приезжал из Тракая Витовт, а из Рима — умнейший «референт» Папы Римского Антоний Зено. А, может, их главная встреча состоялась в расположенном по соседству таинственном Острове? Надеюсь в этом вопросе на помощь литовских и польских историков.
Хотел бы я также знать, кому принадлежал тот Остров в XIII — XIV столетиях и куда оттуда направились супруги — в Троки к Витовту (через Вильно) или прямо в Краков. Для второго варианта причины выглядели весомее: ведь венчание — еще не вступление на престол, а к нему Витовт относился сначала сдержанно, а потом — со скрытой враждой.
Коронация
Однако торжественный акт коронации свершился только через два года. И понятно почему. Были сомнения, вызванные как неравенством супругов по возрасту, так и ранее заключенными династическими обязательствами, связанными с 14–летней дочерью Ягайло от третьего брака Ядвигой. Да и Витовт косо смотрел на перспективу, что в случае смерти его двоюродного брата на престол вступит не он, а новорожденный наследник. Отсюда и всяческие интриги и подозрения насчет «русинки». Главным, но, скорее, скрытым противником Софьи стал всемогущий краковский епископ кардинал Збигнев Олесницкий. Еще бы! Уроженка «диких лесов» привезла с собой в Краков не только множество придворных, но и православные традиции. Польская общественность стала толерантнее относиться к «восточной вере», «тоже христианской». В костелах появились иконы византийского стиля. Однако в лагере Олесницкого просчитались, видя в Софье только «русскую красотку» (ruthena virgo). Она была еще и волевой личностью, умным политиком, тонко лавировавшим в новом для себя окружении, в том числе и среди недругов. И вскоре стала действовать в краковской среде вполне уверенно.
Мне кажется, что дата коронации, 12 февраля 1424 года, прямо связана с другой датой. Немногим меньше, чем через девять месяцев, 31 октября, появился на свет первый из династии Ягеллонов — Владислав. И первыми признали его королевичем как раз краковяне, в том числе и люди из лагеря Олесницкого. Тут невольно поверишь бытовавшим тогда слухам, что королева, направляясь в Краков, прихватила с собой из Друцка чудотворное зелье.
У истоков скорининских свершений
Я не стану подробно пересказывать биографию Софьи Гольшанской. Заинтересованных читателей отсылаю к роману Анатолия Бутевича, статье историка Любови Соболевой в материалах «Гольшанских чтений», польским монографиям. Но чувствую себя обязанным среди многих положительных черт первой и последней нашей королевы выделить и подчеркнуть ее врожденное стремление к знаниям, историческую предусмотрительность. Иначе чем объяснить, что в 1433 году она поручила своему личному капеллану, чеху (чешский язык тогда стал в Польше признаком образованности) Энджи Ясшовичу, перевод на польский язык Библии? А потом двухтомное издание этого перевода, именуемое сегодня «Библией королевы Софии», было украшено гербами короны и Литвы. А в 1491 году Казимир Ягеллон, третий сын Софьи и тогда король Польши, способствовал печатанию первого кириллического издания Священного Писания в Кракове Швайпольтом Фиолем — адресованного уже «русским» землям нынешних Беларуси и Украины. Я теперь уверен: эти издания были известны Скорине и именно под их влиянием он поехал учиться в Краков и печатать свои переводы в Прагу. Способствовали ему в этом благородном деле, как увидим дальше, именно господствовавшие там Ягеллоны.
Адам МАЛЬДИС.
(Окончание в следующем номере.)