Мне суждено было родиться в Якутии в деревне Кюсюр Булунского района, на берегу моря Лаптевых, на десятом году жизни в ссылке моих родителей и братьев. Много горя и мук выпало на долю моим самым дорогим людям – об этом отец писал в своих воспоминаниях. Мои первые воспоминания из этого, казалось бы, забытого Богом края, — очень яркие.
Летом солнце не сходит с небосвода 24 часа – это полярный день. Осенью солнце клонится к горизонту, становится все холоднее, приближается 24-часовая полярная ночь. Весь декабрь – черная ночь. Полярные дни и полярные ночи были привычной, нормальной частью моей жизни, хотя для людей, родившимся в других географических широтах, это не выглядит нормальным. Солнечные лучи не падают, как на юге, вертикально, а словно скользят по поверхности, никогда не накаляя землю, а только немного согревая ее поверхность, поэтому там – вечная мерзлота, а на метровой глубине – уже лед. Нет ни нормального утра, ни дня, ни вечера и ночи, таких привычных для Литвы смен суточных циклов. Природа скудная – растут только мох, низкорослые березки да немного ягод. Болотный мох, тундра, зацветающая по весне невиданными в Литве хилыми цветами, и несметное комарье. Тысячи птиц прилетают на гнездовье в эти места, однако в целом природа однообразная – куда не кинь взгляд, везде голая тундра.
Только позднее я понял, что и я, родившийся в Якутии, и другие тамошние жители не знают привычных для литовцев понятий, а только представляют себе, что такое настоящий лес, дорога, картошка, пашня. Я родился в таких условиях, видел только такую природу и для меня это было обычным, а для моих родителей – чуждым и навязанным. Помню, как бушевали сильные долго не унимающиеся снежные вьюги, чаще называемые в тех местах пургой. Мороз в 56-60 градусов и мне, мальчику, казался нормальным, но не моим родителям. Помню бараки, в которых мы жили, сопки, скованное льдом море – незатейливый пейзаж. Этого не забудешь. Моя родина, земля вечной мерзлоты, тогда мне казалась своей и была вот тут рядом, ближе, чем в розовых тонах описываемая родителями далекая Литва. Когда родители рассказывали о Литве, о яблонях и сливах, красующихся по весне белым цветом, о всяких других красотах, о вкусных вещах, растущих на деревьях и в земле, на кустах, о меде и других вкуснятинах, о запахах, лесах и травах, Литва казалась самой настоящей сказкой, потому что то, что я видел, живя на своей родине, никак не было похоже на ту далекую райскую страну на берегах Балтийского моря. Для понимания своеобразной красоты моих родных мест непременным было и северное сияние над морем Лаптевых. На самом деле красоту этого сияния трудно передать, впечатление остается на всю жизнь. К сожалению, в Литве нет красоты этого сияния, но зато у нее есть краски радуги. Все остальное на моей якутской родине – серое и хмурое, бушует ледяной ветер, лютует стужа, когда глядишь на пейзаж в преддверии зимы, сердце наполняет пустота, надвигается тьма.
Мы, дети, с нетерпением ждали родителей с работы, с рыбалки или после езды на нартах, запряженных собачьей упряжкой, и тех мгновений, когда родители снова начнут рассказывать что-то о Литве. Они еще и пели литовские песни, рассказывали о днях своей молодости в Литве. На текстах, переписанных мамой от руки, мы учились литовским буквам. Так как у нас не было никаких литовских книг, только русские и якутские, мама записывала в тетради литовские стихи. Это была литовская школа нашего детства. В первый раз я увидел литовскую книгу в семь лет, уже в Литве. Нас родители в ссылке воспитывали в национальном духе, рассказывали народные сказки, предания, рассказывали о стране, в которой так хорошо, как на небе. Тыт Ары, Трофимовск, Кюсюр, Булун – это места, где прошло мое раннее детство. Клопы, вши, тараканы в бараках – это был привычный «зоологический» фон. Запряженные тараканами «нарты», тащащие пустой спичечный коробок, были участниками гонок, приносящими радостные эмоции зрителям – детям.
Помнится, в лагере жили люди разных национальностей. Мы, дети, говорили между собой, может, на семи языках, а дома, разумеется, по-литовски – этого там никто не запрещал. У каждой семьи, национальности были свои традиции, праздники, молитвы. Видя это, живя рядом с людьми другой национальности — братьями по судьбе, мы прекрасно понимали, что такое национальные корни. Мы все жили в чужом, нецивилизованном пространстве. Несколько тысяч литовцев составляли Литву, эстонцы – Эстонию, финны – Финляндию. Видение колыбели национальности – это прекрасная Литва, несказанно красивая страна, идеальная, сказочная. Братья-литовцы страдают, борются, они – трудолюбивые, честные, любящие, порядочные. Национальные чувства пробуждали песни Майрониса, Кудирки. Слова песни «Пустите на родину, пустите к своим…» были для нас как гимн. Родители пели, а мы, слушая их, так хотели вернуться когда-нибудь на родину. Очень хотели. Нас, детей разных национальностей, объединяли наши судьбы, у нас была своя общая – жизнь ссыльных и отдельные – нации и семьи. Далекие и малоизвестные литовцам Кюсюр, Тыт Ары, Трофимовск – места, в которых жили люди из Литвы и там, пожалуй, чувствовали себя больше литовцами, чем часть людей, живущих сейчас на своей родине в Литве. Парадокс, но, может быть, у некоторых иногда ненадолго надо отнять родину, чтобы они поняли, что это такое и что это значит. Только я этого никому не желаю. Лучше через опыт каждого из нас осознать и понять красоту и смысл родины.
Витянис-Повилас АНДРЮКАЙТИС, член Сейма.
Господин Андрюкайтис,надо бы упомянуть(если не секрет)кем были ваши родители и за что их выслали?
А местных там вовсе не было или отдельно жили, от вас, ссыльных?