По делу бесспорно установлено: «Шарик и сейчас существует, и никто его решительно не убивал. …Кошмарного вида пес с багровым шрамом на лбу вновь поднялся на задние лапы и, улыбнувшись, сел в кресло».
Не было и покушения на убийство Шарикова/Шарика, т. е. умышленных действий Преображенского и/или иных лиц, непосредственно направленных на причинение ему смерти, но не достигших цели по причинам, не зависящим от этих лиц (ч. 3 ст. 30 УК). Напротив, при проведении хирургического эксперимента Преображенским было предпринято все возможное для сохранения жизни Шарика, поскольку именно наблюдение его жизни после пересадки органов человека являлось целью и сутью научного эксперимента. Это подтверждено самим обвинением.
Любое хирургическое вмешательство сопряжено с риском для жизни и здоровья пациента, однако целью такого вмешательства является не лишение пациента жизни, а наоборот – ее сохранение и излечение больного. Пытаться отрицать это — значит впадать в мракобесие. Поспешное возбуждение дела «по обвинению в убийстве» не может являться доказательством убийства. Попытка выдать факт возбуждения дела за доказательство вины есть попрание презумпции невиновности. Что же касается действий Борменталя, то они были направлены на защиту от нападения вооруженного револьвером Шарикова, на отражение его агрессивных преступных действий: насильственных домогательств в отношении Зины, причинения телесных повреждений Борменталю.
Он, несомненно, находился в состоянии необходимой обороны. Его действия соответствовали характеру и опасности посягательства, пределы необходимой обороны не были превышены. Наличие у обороняющегося возможности позвать на помощь, обратиться в правоохранительные органы не исключает состояния необходимой обороны и не умаляет права на собственные активные действия по отражению нападения.
Последующие (после отражения вооруженного нападения Шарикова/Шарика) хирургические действия Преображенского и Борменталя были не «превышением самообороны», как ложно утверждает обвинение, и, уж конечно, не покушением на убийство, а продолжением научного эксперимента.
Нет никаких доказательств ложности утверждения Преображенского о том, что Шарик/Шариков так и не стал человеком. Оно ничем не опровергнуто, а все сомнения должны толковаться исключительно в пользу обвиняемого (ст. 14 УПК). Обвиняемый (подозреваемый) в совершении преступления вообще не обязан давать какие-либо показания и не может нести ответственность за любые свои показания, будь они даже заведомо ложные, то есть — за «лжесвидетельство». Он просто не является субъектом этого преступления (ст. 307 УК).
Ну, а если обвинению хотелось, но не удалось что-либо доказать, то юридически это означает лишь одно: этого не было. К тому же обвинение должно хотя бы само понимать, что оно пытается доказать. Например, хотелось бы спросить авторов обвинения: в состоянии ли они объяснить самим себе, что такое «искусственное и направленное происхождение процессов «атавизма»? Как же возможно защищаться от обвинения, недоступного пониманию?!
Недоказанная виновность означает доказанную невиновность. Обвинение, а тем более – обвинительный приговор, не может строиться на предположениях и неясных формулировках. На том стоит правосудие. Вывод же из всего сказанного возможен только один: мой подзащитный подлежит полному оправданию по всем предъявленным ему обвинениям и полной реабилитации.
Дело профессора Преображенского №1,
Дело профессора Преображенского №2,
Дело профессора Преображенского №3,
Дело профессора Преображенского №4,
Дело профессора Преображенского №5,
Дело профессора Преображенского №6,
Дело профессора Преображенского №7,
Дело профессора Преображенского №8,