Перед лицом сегодняшнего сурового вызова мировой экономике, возможно, впервые в истории человечество отказывается мириться с бессмысленными смертями и готово остановить общественную жизнь, тем самым жертвуя целыми секторами экономики.
Во время испанской пандемии гриппа были закрыты отдельные города, но не целые государства и, конечно, не весь мир. Реакция стран мира на коронавирус показывает, как прогрессировал гуманизм, но она, безусловно, имеет свою цену. Многие страны понимают, что им, хотя бы частично, придется поддерживать оставшиеся без дохода предприятия и население.
Для этого есть несколько причин — с одной стороны, закрытие целых секторов экономики и безработица выше 20%, восстановление экономики может растянуться на десятилетие. С другой стороны, когда люди знают, что о них позаботятся, они могут следовать карантинным правилам и не работать. Без таких гарантий никто не заставит их отказаться от работы, так как голод и бедность здесь и сейчас страшнее возможности заразиться смертельным вирусом.
Поэтому государства в большей или меньшей степени предприняли решительные действия. Отмененные или отложенные налоги, предоставление займов, инвестиции в бизнес, распределение денег — и все это не из налоговых поступлений. Исторически в кризисных ситуациях государственные расходы практически никогда не финансировались за счет налоговых средств.
Не приходится сомневаться, что долги всех государств растут и будут расти. Во многих европейских странах долг может увеличиться более чем на 20% ВВП. Государства, безусловно, поступают правильно, закрывая дыры в дефиците экономики, но это ложится бременем на будущее и будет препятствовать восстановлению экономики, особенно в тех странах, которые и до этого испытывали проблемы с долгами.
В отличие от прошлого десятилетия, на этот раз, по крайней мере, центральные банки полностью готовы помочь государствам обеспечить для борьбы с последствиями в системе здравоохранения и экономике столько капитала, сколько потребуется. Во многих странах центральные банки начали напрямую финансировать свои правительства за счет только что напечатанных денег, даже если они и не признают это публично.
Институциональная структура ЕС не позволяет Европейскому центральному банку делать это напрямую, но, при наличии политической воли и применив немного фантазии, можно найти много способов осуществить это, не нарушая договоров ЕС. Так или иначе, это, вероятно, будет сделано. После начальной фазы жизнеобеспечения начнутся работы по восстановлению экономики, которые потребуют много средств, и государства не смогут быстро вернуться к нормальному режиму государственных финансов.
Часть политиков и экономистов выступают против неограниченных трат со стороны государств, они боятся даже думать о печатании денег, боятся огромных долгов и гиперинфляции. Оба явления ужасны, это так, но экономический ущерб, наносимый ими, меркнет перед последствиями высокого уровня безработицы. Безработица оказывает долгосрочное влияние не только на восстановление экономики, но и на доходы населения. Исследования показывают, что целые поколения, вливающиеся в рынок труда во время рецессии, с точки зрения доходов, никогда не догонят тех, кто впервые устроился на работу в хорошие времена.
В Европе наиболее напуганы немцы, и они выступают против финансовых инноваций, которые так необходимы. В Германии гиперинфляцию часто называют одной из причин появления нацизма. Немцы помнят, как безответственное отношение к государственным финансам привело к массовой бедности, краху Веймарской республики и в конечном итоге — к войне. К сожалению, у них короткая память.
Веймарская республика после одной из самых сильных гиперинфляций просуществовала в Европе еще десять лет, и бедность вызвала не гиперинфляция, а глобальная депрессия. Цены упали во всем мире и за пять лет — с 1929 по 1934 год сократились вдвое. По мере падения цен компании, даже при том же объеме продаж, больше не могут содержать работников, растет безработица, и закручивается страшная спираль. Межвоенную Германию уничтожила не гиперинфляция, а дефляция.
Остается вопрос, что делать с долгами, когда эта печальная история закончится. В последний раз мир сталкивался с такой проблемой задолженности после Второй мировой войны, и опыт стран того времени показывает два пути — списание долгов и финансовые репрессии.
Списание долгов может происходить несколькими способами. Кредиторы могут просто освободить должника от платежа, как союзники простили долги Германии после войны, чтобы она могла быстрее восстановиться. Однако долг одного человека является собственностью другого человека, и это может иметь негативные экономические последствия в других местах, поэтому в большинстве случаев это не оптимальный путь. В качестве альтернативы центральные банки могут выкупить долги в обмен на новые деньги, а затем просто забыть об этом. К сожалению, решение проблемы задолженности путем расходования новых денег имеет сильный инфляционный эффект.
Тем не менее, инфляция может быть важным инструментом в решении долгового бремени. Финансовая репрессия — это явление, при котором реальная процентная ставка (номинальная процентная ставка за вычетом инфляции) удерживается на очень низком уровне, чтобы облегчить нагрузку заемщиков. Послевоенный долг Великобритании составлял 250 % ВВП — вдвое больше, чем сейчас у Италии. Но всего за пять лет соотношение долга к ВВП сократилось вдвое, хотя у Великобритании все время был огромный бюджетный дефицит, ей были необходимы средства для восстановления страны.
Да, инфляция болезненна, особенно когда доходы людей не сразу приспосабливаются к новым уровням цен. Однако заработная плата, прибыль, пенсии и цены на жилье на протяжении нескольких лет растут, приспосабливаясь к новым уровням цен. Единственными безвозвратно обесценивающимися классами активов являются денежные средства и долги. Ущерб от инфляции часто переоценивается — у нее есть положительный побочный эффект, заключающийся в сокращении неравенства доходов, поскольку будущие доходы становятся более ценными по сравнению с активами, накопленными из поколения в поколение. Европе, выбирающей между безработицей и ростом цен, ответ должен быть ясен.
Витянис ШИМКУС, старший экономист Swedbank