Позднее июльское утро. Красноярский край. Поселок Абан, место ссылки «врагов народа». Высокая стройная женщина идет через прибрежную рощу к озеру на окраине поселка. Она часто сюда приходит — найти в суровой и прекрасной природе утешение. Это Тамара Цулукидзе, известная грузинская актриса, жена расстрелянного режиссера Сандро Ахметели.
Громкий лай… Большую собаку удерживает ссыльный, московский писатель Александр Зуев. Слово за слово — Зуев, искренне сочувствуя Тамаре, предложил познакомить ее со своим приятелем, белорусским писателем Алесем Пальчевским, «из когорты «рыцарей чести».
— Он вам понравится. Я знаю, — утверждает Зуев. Тамара подумала…
— Ну да ладно. Верю вам. Давайте вашего белоруса!
Впоследствии она напишет о своем знакомстве с Алесем Пальчевским: «Чем завершилась бы мятежная линия моей судьбы, если бы… если бы не встреча с тобой?!»
Царица Тамара
Не зря ее часто называли царицей… Тамара Цулукидзе — из княжеского грузинского рода, дочь известного революционера. Примадонна театра имени Шота Руставели. Жена возглавлявшего театр гениального Сандро Ахметели.
Ахметели снял с должности всемогущий Берия. В 1935–м опальный режиссер отправился в Москву, затем туда же переехала и его семья. С пристанищем помог Михоэлс — и гараж для машины, и квартиру на Новинском бульваре предоставил его Еврейский театр.
За Сандро пришли 26 ноября 1936 года. Вскоре арестовали и Тамару.
«Скажу коротко: нам «пришили» все самые махровые пункты 58–й статьи — вплоть до покушения на Сталина. «Террористическая группа» в театре Руставели! Всех мужчин расстреляли. В живых оставили только трех женщин, дали по 10 лет строгого тюремного режима».
Для красавицы актрисы начались круги ада. Два года в одиночной камере. От сумасшествия спасали… стихи. В карцере, окоченевшая, она сидела на нарах и, раскачиваясь, нараспев читала стихи Блока: «Я сидел у окна в переполненном зале, где–то пели смычки о любви…»
Затем годы лагерей и ссылки. Лесоповал, каменный карьер. «Дошла до состояния, которое в лагерном быту определяется термином «фитилек». Наконец, слегла. Попала в больницу сангородка «Протоки». Продержали на койке два месяца, подлечили и выписали с диагнозом затемнение в левом легком».
Все это время душа болела за оставленного маленького сына. Судьба таких детей складывалась страшно. Их отправляли в специальные детдома, убеждали отречься от родителей. К побывавшим в лагерях относились как к прокаженным.
Тамаре повезло. Ее сына воспитывали сестра Ахметели Екатерина и ее муж, известный в Тбилиси хирург Мухадзе. Когда Цулукидзе освободили в 1946–м, скостив семь месяцев за работу в кукольном театре, пятнадцатилетний Сандик, обняв ее, сказал: «Наконец–то я могу произнести вслух дорогое слово «мама»!»
Счастливая Тамара отправилась на Север — в Сыктывкарской филармонии ей предложили создать театр кукол. Сандик должен был сдать в Тбилиси экзамены и приехать к матери. Ему уже купили билет до Сыктывкара… Но в один из последних дней в Тбилиси мальчик вскочил на ходу в трамвай, ручка, за которую он ухватился, оборвалась. Сандику отрезало ногу. Пока подоспела помощь, истек кровью.
Когда Тамара узнала ужасную новость, от потрясения забыла русский язык, стала что–то быстро говорить по–грузински. Никто ее не понимал.
Деньги на дорогу в Тбилиси несчастной матери собрали по кругу.
И словно мало этого, началась повторная волна арестов. Тех, кто был выпущен в послевоенные годы, забирали вновь. Так Тамара оказалась в ссылке в Красноярском крае. Знакомая вспоминала, как, зайдя в Дом культуры, спросила ее, как поживает. Тамара ответила:
— Живу? Я презираю себя за то, что живу, за то, что осталась жить после Сандика.
Вот в то страшное время Тамара и познакомилась с Алесем Пальчевским.
Рабфаковец Алесь
В семье Пальчевских из Прусиново Минского уезда (ныне Узденский район) было семеро детей, но отец стремился всем дать образование. В 1918 году Алесь поступил в Новосверженское училище, затем — рабфак.
«Iдзе прыём на рабочы факультэт БДУ… У саматканых свiтках, у паношаных шынялях, у картовых галiфэ цi клёшы, у ботах цi чаравiках, падчас залатаных — вось той стракаты ўбор вясковага люду, што прыехаў у сталiцу па веды» — так описывал Алесь Пальчевский экзамены. Конечно, он их сдал.
Было весело… Выпуск студенческого журнала «Рабфакаўскiя ўсходы», самодеятельность — играл в постановке по пьесе Якуба Коласа «Забастоўшчыкi». Павел Прудников вспоминал об Алесе–студенте: «Доўгi час я назiраў за гэтым стройным, прыгожым юнаком. Ён быў вышэй сярэдняга росту, бландзiнiсты, з блакiтнымi вачыма i дабрадушнай усмешкай на твары. Гаварыў ён стрымана, без лiшнiх слоў i непатрэбнай — штучнай — iнтанацыi».
А главное — литература. Пальчевский начал публиковаться, поступил на литературно–лингвистическое отделение, затем — издательская работа.
Арестовали его 26 ноября 1936 года. Тюрьмы, Унжлаг, ссылка… На лесоповале сломал ногу и стал пилоправом. «Тысячы кiламетраў напiленых дроў–швыркоў, руднiчнай стойкi, чыгуначных шпал, бярвенняў на будоўлю — вось накладная майго багажу, з якiм я вярнуўся 4–га жнiўня сорак шостага года ў Мiнск. За плячыма яшчэ адна спецыяльнасць — пiлапраў–iнструментальшчык».
После освобождения Алесь преподает белорусский язык и литературу в Пуховичской средней школе, затем в Руденске. А 13 декабря 1948 года его арестовали вновь. Ссылка. Красноярский край, поселок Абан.
У Пальчевского, как и у Цулукидзе, до первого ареста была семья. Но жена вышла за другого и, судя по всему, постаралась вычеркнуть из памяти опального мужа. Сын Игорь тоже избегал связи с отцом — «врагом народа».
Избушка в Абане
Итак, встретились два человека со сломанной судьбой, но несломанные внутренне. Тамара Цулукидзе в этом убедилась, когда новый знакомец вздохнул:
— А тут, в этой глуши, я еще так опростился…
Тамара возразила:
— Вы не находите, что смешно в нашем положении говорить о рангах?
— Нет! Не нахожу! — почти резко возразил он. — Личность в любых условиях остается тем, что она есть. Надо только призвать всю силу воли и выстоять! Назло тому, что сделали с нами и с нашей родимой землей!
Согласитесь, такие слова подтверждают определение «из когорты «рыцарей чести».
«Я исподволь всматривалась в чем–то привлекательное лицо моего нового знакомца: высокий лоб, благородные тонкие черты лица, глаза, в которых сквозит простая ясная исстрадавшаяся душа…»
Пальчевский тогда работал в Абане директором вечерней школы, преподавал литературу. Тамара вела в Доме культуры кружок кукольного мастерства. Чувствовала, что не переживет одна еще один год… А белорус, как вы понимаете, ее очень заинтересовал. Подарил Тамаре щенка Джимку. И новый год Цулукидзе встретила «с этим милым Алесем».
Новогодний концерт в клубе затянулся. Чтобы успеть к друзьям до полуночи, бежали по улице, взявшись за руки. Трещал двадцатиградусный мороз. Тамара загадала: если успеют — судьба. Успели.
«Помню тот сверкающий летний день, когда ты пришел ко мне в белорусской косоворотке с вышитыми по вороту васильками, достал завернутый в газету букет ландышей.
«Я решился наконец сказать вам, царица Тамара, все что на душе, начистоту… Я знаю, я простой крестьянский сын. Может быть, и недостоин вас. Но я сильнее! Я заслоню вас собою от всех предстоящих нам еще невзгод».
Это было глубокое братство в несчастии.
Обоим было за сорок.
Мама Тамары прислала денег, купили избушку. Новое несчастье: указ Молотова 1951 г. «Бывших политических заключенных использовать только на физической работе». Тамара стала птичницей, Алесь — плотником.
На свободе
Но они уже были вдвоем. И вместе дождались реабилитации. В архиве–музее литературы и искусства хранится листок со стихотворением Пальчевского, написанным 5 марта 1953 года в Абане на смерть Сталина:
Свершилось! Властная десница
Закрыла книгу тяжких мук.
Кругом взволнованные лица,
Кругом в глазах немой испуг.
Зашевелились подхалимы:
«Кому теперь придется льстить?»
Лизать сапог кому должны мы?
Как без «отца» мы будем жить?
Страшные страницы перевернуты. Жить решили в Беларуси.
Кстати, первое, что Цулукидзе и Пальчевский сделали, возвращаясь из Сибири через Москву, — бросились в концертный зал им. Чайковского. Попали на концерт ансамбля «Березка».
Возвращение выживших в сталинских лагерях воспринимали по-разному. Ведь многие отреклись от бывших товарищей, а то и доносили. Ссыльный поэт Владимир Дубовка передал через Пальчевского хорошему приятелю, влиятельному К.К., просьбу о помощи. Тот ответил: «Як ён туды трапляў, так няхай адтуль i выбiраецца».
Пальчевский работал в редакциях и издательствах, много писал. Тамара тоже стала писать. Она была одержима идеей рассказать правду о пережитом. Ее книга о судьбе Ахметели вызвала «звериную ярость некоторых потомков наследников тех, кто приложил руку к тридцать седьмому году». В квартиру Пальчевского и Цулукидзе часто приходили гости, юные читатели просились «да дзядзькi Алеся». Но его здоровье было подорвано. Пальчевский умер в 1979–м. Тамара Цулукидзе жила до 1991–го. Она свято хранила память об обоих своих мужьях. В архиве хранится ее переписка с Игорем Персидским из Арзамаса, сыном Алеся Пальчевского. Тамара в 1983–м приглашала пасынка приехать в Прусиново, где открывался памятный знак и музей Пальчевского. Но Игорь Александрович с женой и сыном Кириллом был в Геленджике и не получил вовремя телеграмму: «Я очень и очень сожалею о том, что не смог присутствовать на увековечении памяти отца. Его страдание и заслуги отмечены — это уже приятно».
Людмила РУБЛЕВСКАЯ.
В статье использованы материалы Белорусского государственного архива-музея литературы и искусства.