12 января Владимиру Мулявину исполнилось бы 75. Кем бы он мог быть сейчас, не случись той роковой аварии в 2002 году? Символом прежнего самого себя и созданного им легендарного ансамбля, почетным гостем больших концертов и главой жюри конкурса претендентов на «Евровидение»? А может, болезни и разочарования, которых к концу жизни у него накопилось немало, разбились бы о ноты новых оригинальных песен и публика аплодировала бы не за прошлую славу, не за возможность подпеть любимой мелодии, а за талант, оказавшийся сильнее жестоких опытов судьбы? Ну правда — что такое 75 лет для большого артиста?.. Прославленный золотой состав «Песняров», музыканты, знавшие Владимира Мулявина почти как самих себя, убеждены: сумей он справиться с последствиями своей последней автокатастрофы, новая музыка не заставила бы себя ждать.
Вдруг и правда мы снова услышим тех самых «Песняров», королей советского психоделического рока и бита, о которых, говорят, сам Джон Леннон отзывался не иначе как о лучшем, что ему доводилось слышать в своей жизни?
«Все может быть», — интригует Леонид Борткевич. «Могу заявить официально: никто ни с кем соединяться не будет», — возражает Владислав Мисевич… Действительно, едва ли возможно повторить то, что удалось «Песнярам» в 1970–х, когда за считанные годы они стали кумирами не только всего СССР, но Европы и Америки в придачу. Когда в тысячах километрах от Беларуси поклонники по словарям изучали «мову», чтобы без искажений прочувствовать все оттенки и смысл. И еще много других «когда», ставших основой для новой книги о Владимире Мулявине «I сэрцам, i думамi», готовящейся к выходу в издательстве «Мастацкая лiтаратура».
Комбик
— До сих пор ведется полемика, что без нас, без музыкантов, у Мулявина ничего бы не вышло, однако я другого мнения, — рассуждает Владислав Мисевич. — Возникло бы что–то иное. Конечно, с голоду никто из нас без него бы не умер, но об известности речь вряд ли бы шла. Он же сразу сделал ставку на популярность, знал, как ее правильно эксплуатировать…
Помню нашу первую встречу в Доме офицеров, где репетировал оркестр, в котором я проходил армейскую службу. Идет лысоватый парень с гитарой, сосредоточенный такой, самодельный комбик в заплечном мешке. Остановился, улыбнулся — совсем простой. Но я сразу почувствовал дистанцию: его глаза… Глаза серьезного, сложившегося человека. До этого я был уже немало о нем наслышан, и как–то сразу понял, что Мулявин достоин всех восторженных эмоций.
В первые годы нашей работы об отдыхе не было и речи. Особенно в его случае. Как–то, еще до «Песняров», поехали в Ялту. И даже там он на пляж вышел всего пару раз — сидел в номере и писал весь отпуск. Тогда ничего не предвещало нашего большого будущего, не было никаких обязательств… В таком случае что это было — ответственность перед собой, перед собственным талантом? А может, это была его форма отдыха?
Чарочка
— Иногда у нас было по 3 — 4 концерта в день, в месяц — все 120, — добавляет Анатолий Кашепаров. — И каждый день — репетиции. Честно говоря, без него никто из нас на такое не подписался бы. Многие не помнят, а то и не знают, но стадион «Олимпийский» на 44 тысячи зрительских мест «Песняры» отработали «живьем», на «живую» аппаратуру. Никто и никогда так не работал. К этому времени у нас был уже фактически свой самолет, в котором летали только «Песняры» и аппаратура. Были свой язык, стиль исполнения, слава бешеная. А мы возвращались домой и ехали куда–нибудь в глухую полесскую деревню, где даже дорог нормальных не существовало. Конечно, и без нас фольклора было собрано достаточно, и, конечно же, на сцене никогда буквально не звучало то, что пела нам под чарочку хозяйка очередной деревенской хаты, вспоминая, что слышала от своей бабки. Но мы ехали больше не за фольклором, а за живыми ощущениями, без которых все остальное стало бы невозможным. Сейчас, например, песен на эстраде не меньше, а вот той остроты ощущений уже нет…
Сторожа
— Многие годы, да что там — десятки лет мы жили в таком режиме, — продолжает Владислав Мисевич. — «Песню о доле», например, репетировали по ночам, подружившись с ночными сторожами филармонии. Ну а кто иначе предоставил бы нам свою сцену почти на месяц? И таких эпизодов наберется множество… Сейчас у «Битлов» раскопают одну неизвестную ноту — и уже событие мирового масштаба. А у Мулявина таких неизвестных нот — на десятки концертов. Но в силу разных причин публика так и не смогла их оценить.
Больница
— Больше половины песен выбрасывалось, — утверждает Леонид Борткевич. — У Мулявина была такая система: мы репетировали, потом в какой–нибудь из вечеров выходили с новыми песнями к публике. И если зал принимал песню без восторга, Мулявин не возвращался к ней уже никогда. Можете представить, насколько он был плодотворен. Сколько было создано песен, композиций и рок–опер, кроме того, что всем известно… К слову, «Вологду» он терпеть не мог, не любил простых шлягеров, с самого начала тяготел к сложной музыке. Но благодаря его оригинальной аранжировке и голосу Толи Кашепарова «Вологда» любима до сих пор.
Это он заставил нас ехать на гастроли в Израиль, хотя мы сомневались — Владимир Георгиевич был тогда уже в клинике Бурденко. Со своей обычной иронией он заметил: «Значит, решили сидеть у гроба вождя? Езжайте!» Его знаменитое чувство юмора оставалось с ним до последних дней. Никто не ожидал такого внезапного ухода — в больнице он был весел, писал песни, пытался вставать…
Слава
— Ему было важно, чтобы все вокруг были счастливы, — говорит Анатолий Кашепаров. — Пробивал квартиры, прописывал музыкантов у себя, мог снять и подарить свою дубленку, обнаружив, что у кого–то из нас не оказалось подходящей одежды к сезону. И когда началась перестроечная разруха, никого не пытался удерживать, говорил прямо: «Ребята, устраивайте свою жизнь». Развал Союза потянул за собой развал всего.
А его надо было беречь. Нам всем, белорусам. Нужно было сберечь, помочь, понимая, что даже самые талантливые, знаковые люди имеют право быть несвятыми, что у любого творческого человека может наступить период кризиса, неудач. Но тогда все занялись собой, наплевав на искусство… Даже сейчас, живя в Америке, я постоянно слышу, что где–то выступает кто–то из «Песняров». Приезжаю на концерт — и вижу совершенно левых людей. Но дело даже не в этом. А в том, что слава созданного Мулявиным живет до сих пор.
Если бы не та авария, убежден, мог быть новый виток популярности. С новым, непредсказуемым репертуаром. И сто процентов — я бы к нему присоединился. В нашу последнюю встречу я видел другого Мулявина — такого, каким запомнил его в наши самые плодотворные годы.
Ирина ЗАВАДСКАЯ.