Наленч-Малаховские: Конституция 3 мая

Не за горами начало мая и одна из самых знаменательных дат в общей истории Великого княжества Литовского и Польши — 3 мая, день когда Четырехлетний Сейм в 1791 году принял Конституцию, призванную заменить старые шляхетские вольности. В преддверии праздников «Литовскому курьеру» удалось взять эксклюзивное интервью у Марии Томашевской из рода Наленч-Малаховских, живущей в Москве. Станислав Малаховски, предок пани Марии, был одним из авторов Конституции 3 мая, навечно вписавшим свое имя на скрижали истории Великого княжества Литовского и Польши. Впрочем, сыновья, внуки и правнуки не посрамили чести рода и стали известными инженерами, изобретателями, художниками. И если «вековая пыль парижских улиц, оседая на золотых погонах», слегка припорошила славу рода Малаховских, то, читатель, сейчас самое время ее отряхнуть…

— Ваш род вписал свое имя в историю Речи Посполитой и Литвы, да так, что память о нем останется на века. Конституцию, что в свое время принял Четырехлетний Сейм 3 мая 1791 года, в Польше чтут до сих пор. Ваш предок был одним из ее авторов, и уже хотя бы поэтому вас, наверное, осаждают польские и литовские журналисты и историки, задают тысячи вопросов о столь именитом предке…

— Журналисты и историки нас не беспокоят – видимо, у них есть темы поинтереснее,  так что живем мы тихо и мирно. Тем не менее достаточно много людей интересуется судьбой Малаховских, но это касается не далеких предков, сыгравших роль в истории Польши, а моего деда Бронислава Брониславовича, художника, расстрелянного в 1937 г., его отца, дяди и брата.  Тем не менее приятно, что и в Польше о Малаховских помнят, в Кракове есть памятник Станиславу Малаховскому. Преданий и рассказов о Станиславе в семье до нашего времени практически не сохранилось. Почему? Скорее всего, благодаря тяжелой доле, что выпала семье при советской власти: всех разметало в разные стороны, а дед и прадед были репрессированы. Могу повторить лишь то, что мне в свое время рассказывала мама, Станислав был очень принципиальным и честным человеком. Современники называли его даже польским Аристидом (Аристид, афинский государственный деятель и полководец, всегда ставил общегосударственные интересы выше личных и групповых — Прим. ред.). В то время также был известен Казимир Малаховский — бригадный генерал наполеоновской армии, губернатор, участник восстания Костюшко.

— Что  происходило с вашим семейством в XIX столетии?

— Мои сведения о судьбе Малаховских начинаются с середины ХХ в., с моего прапрадеда Сигизмунда Адама Наленч-Малаховского, жившего в Витебской губернии. Сыновья Сигизмунда Адама уже перебрались в Петербург на учебу, да там и осели. Старший, Адам Адольф, поступил в Императорскую Академию художеств в 1874 году. Адам был архитектором и одним из первых воздухоплавателей в России. Младший, Бронислав Василий-Петр, учился в Технологическом институте, но в каком году точно он туда поступил, не знаю.

— В свое время газеты Петербурга и Москвы восторженно кричали о «гончей Малаховского»…

— «Гончей Малаховского»  называли паровоз. Мой прапрадед Бронислав был инженером и работал на Сормовских заводах начальником паровозо-технического бюро. Именно Бронислав и создал «гончую» — курьерский локомотив, преодолевший скоростной рубеж в 100 километров в час. Нынче на такой паровоз можно посмотреть в Железнодорожном музее Санкт-Петербурга. Этот паровоз ходил из Питера в Москву за 6 часов. Только  пару лет назад на железной дороге появились «Сапсаны», которые расстояние от Питера до Москвы преодолевают за 4 часа.  Кстати, недавно исполнилось сто лет со дня создания этого паровоза.

После революции прадедушка уехал из Нижнего Новгорода в Москву, став начальником отдела паровозостроения Государственного объединения машиностроительных заводов. Одновременно преподавал в Московском высшем техническом училище.

— Раз уж мы заговорили о советской власти… начало прошлого века выдалось кровавым. Войны, бомбисты, эсэры, охранка и, наконец, революция 1917 года, разрушившая Российскую империю и давшая толчок становлению могучей мировой державы — СССР.

— О жизни в Советском Союзе 30-х и 40-х годов снято множество фильмов и написано еще больше книг. Прадеда Бронислава Малаховского посадили, не знаю точно, когда, и отправили на Соловки. Отсидев срок, он вышел, не имел права вернуться в Ленинград и умер в 1934 г., но расстрелян он не был.  Сел он, видимо, в рамках всех этих дел, специалистов-вредителей, т. е. дореволюционных специалистов, которых советская власть подозревала в диверсиях). Мой дедушка известный к тому времени архитектор и художник-карикатурист Бронислав Брониславович Малаховский, пережил отца всего на три года. Чья-то «добрая рука» подмахнула донос, и «черный воронок» унес дедушку в тюрьму. Деда обвинили в шпионаже в пользу Польши и расстреляли…

— А он точно не шпионил?

— Конечно, нет! Сегодня вам могут подложить свинью на работе, уволить или высмеять, а в то время «доброжелатели» строчили донос. Колеса власти начинали вертеться, и человека ждала ссылка в лагеря или расстрел, по вот такому ложному обвинению – в космополитизме или шпионаже в пользу той или иной враждебной СССР державы. Чем дед занимался, так это рисовал, рисовал и еще раз рисовал. Шаржи, карикатуры, иллюстрации, благодаря его перу они оживали…

Дедушка Бронислав стал первым иллюстратором первого издания книги Алексея Толстого «Золотой ключик». Подробнее?  Дед дружил с Алексеем Толстым, они даже жили в одной и той же квартире — в Ленинграде, на набережной реки Ждановки. Вернее, в квартире этой жил сначала Толстой, на доме даже его мемориальная доска висит. А потом Толстые переехали, и в эту квартиру вселился дед с семьей. Он иллюстрировал первое издание «Золотого ключика». Потом было еще два издания. Последнее — уже без указания фамилии художника, к тому моменту расстрелянного. Ну а дальше книга стала выходить с другими иллюстрациями.

— Жене Бронислава, вашей бабушке наверняка пришлось нелегко.

— Сказать, что ей пришлось нелегко, это не сказать ничего. Бабушка Мария Валентиновна, урожденная Тернавцева, скиталась по ссылкам. Жена врага народа, да еще польского шпиона… Войну бабушка и ее дети (моя мама и ее брат) провели в эвакуации в Перми. В Пермь был эвакуирован Кировский (Мариинский) театр, где работал Альтман, муж бабушкиной сестры, он и выхлопотал бабушке разрешение вернуться из ссылки и уехать в эвакуацию. А вот семья моего отца, Томашевские, пережила блокаду Ленинграда. В 1948 бабушка была арестована и умерла в тюрьме. Их дочь, моя мама, жила у бабушкиной сестры и ее мужа, знаменитого художника Альтмана.

— Блокадный Ленинград, история триумфа русского оружия и духа. История одного из самых впечатляющих сражений Второй мировой в котором Красной армии удалось сломить мощь вермахта.

— Так-то оно так, в блокадном Ленинграде было место всему, и героям, и злодеям. Родители отца — Томашевские выжили благодаря тому, что у них был домик в Крыму. Каждый год перед отъездом в Крым они сами себе отправляли посылки с кофе, сахаром, крупой: в Крыму этого ничего не было, а везти «на себе» было тяжело, вот они и отправляли продукты вперед. И, представьте себе, когда началась война, почта какое-то время еще работала, и посылки… вернулись в Ленинград. Бабушка была очень строгая и методичная, она разделила все на крошечные порции и выдавала домашним в дополнение к пайку. Им даже удавалось немного помогать Анне Ахматовой, с которой они дружили. Но дедушка Борис Викторович Томашевский (известный филолог и пушкинист) все равно с трудом пережил блокаду. А тетю мою чуть не съели, ведь в блокаду было людоедство, а она была такая полненькая (для блокадницы), вот за ней постоянно и охотились какие-то люди. Вывезли их из города в Москву после прорыва блокады, по «дороге жизни».

— Как сложилась жизнь родителей?

— Мама во время войны в эвакуации в Перми окончила Ленинградское училище (Вагановское) и осталась там ненадолго танцевать. Потом недолго танцевала в Малом оперном (Михайловский) в Питере. Потом они с папой переехали в Москву.  Мама отучилась в ГИТИСе на театроведческом факультете и стала преподавать в Московском хореографическом училище (ныне Академия балета), одновременно заведовала там же методическим кабинетом. Таких кабинетов в то время было всего два в мире — в Москве и в Питере. При  Хрущеве маме удалось получить справки о реабилитации своих родителей, она перестала быть дочерью «врагов народа».

Папа преподавал в Литературном институте. Он много работал в Италии, был академиком Флорентийской академии искусств.

— Трудно удержаться и не спросить… Насколько легко или нелегко быть потомком польского дворянского рода в СССР и России?

— Должна сказать, что польское происхождение никогда мне не мешало. Об аристократическом, конечно, мы на всех углах не рассказывали, но близкие знакомые это знали. Два брата бабушки (жены Б. Б. Малаховского) вообще были белогвардейцами и погибли в Гражданскую войну. Но вы учтите, что я родилась тогда, когда все было уже не так страшно (Сталин умер, когда я была совсем крошечной), поэтому моя жизнь сложилось вполне благополучно. Так что я закончила филологический факультет Московского университета, работала всю жизнь в издательствах, преподавала латынь и греческий.

— Мария, вы следите за тем, что происходит в общественной и политической жизни Литвы и Польши, странах, ради которых поколения ваших предков воевали, страдали и жертвовали жизнями?

— Что касается Польши и Литвы… Да, интересуюсь, конечно, но как-то выходит, что ни в какую конкретику это не выливается, к сожалению. Литву я обожаю, я была  в ней три раза, правда, очень давно. Мне вспоминается, как мы в 1968 г. с родителями жили в Каунасе, гостили у папиного ученика-литовца. И оттуда поехали на хутор под Вильнюс, где много лет снимали домик на лето наши ленинградские друзья. Когда мы вернулись в Каунас, наш хозяин сказал: «Только не говорите моим родителям, что хутор, где вы были, польский!». Очень надеюсь, что сегодня антагонизм, разделявший поляков и литовцев, остался в тех старых временах. Что же касается меня, то верю, что жизнь предоставит еще шанс побывать не только в Литве, но и Польше, где я никогда не была.

Витольд Янчис.