Потому что прощает Господь

Сегодняшний собеседник  «Литовского курьера» — митрополит Волоколамский Иларион. Это знаковая фигура в иерархии Русской православной церкви, председатель Отдела внешних церковных связей, ректор Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых Кирилла и Мефодия.

Митрополит привез в Литву сразу несколько масштабных проектов, о которых будут говорить еще не один месяц – немыслимой красоты и глубины ораторию «Страсти по Матфею» и фильм Павла Лунгина «Дирижер».

Но разговор корреспонденты «ЛК»,  начали, пожалуй, с наиглавнейшего.

— Владыка, вы являетесь автором фундаментального телепроекта «Церковь в истории». Наверное, вы лучше других знаете, с какими вызовами сегодня сталкивается христианский мир?

— Их немало. Но я бы выделил два.

Воинствующий секуляризм, который посягает на нравственные основы христианства.

Второй — воинствующий ислам, который захватывает все новые и новые позиции. В том числе – благодаря так называемой «Арабской весне» в тех регионах, где христиане на протяжении веков жили бок о бок с мусульманами. Но сегодня они оказываются вытесняемыми, лишающимися жилищ и своих храмов. А многие христиане лишаются и жизни.

— Скажите, Владыка, что означает свобода для конкретного человека и человека верующего?

— С христианской точки зрения свобода – это не просто возможность делать все, что человек хочет. Потому что если свобода не уравновешивается ответственностью, она приводит к вседозволенности. Как говорил великий Достоевский, если Бога нет, то все позволено.

К сожалению, все больше и больше людей в современном секулярном мире, то есть в мире, где происходит процесс снижения роли религии в сознании людей и жизни общества. В таком мире, где происходит переход от общества, регулируемого преимущественно религиозной традицией, к светской модели общественного устройства на основе рациональных внерелигиозных норм. В мире, в котором политика государства направлена на уменьшение влияния и роли религии.

Вот в таком современном секулярном мире понимают свободу именно как вседозволенность. То есть свобода – это когда я делаю все, что хочу. И единственным ограничителем свободы человека является закон. То есть, если то или иное поведение укладывается в рамки закона,  оно легитимно.

С христианской точки зрения подлинной свободой является свобода человека от греха. То есть, если человек порабощен грехом, является рабом греховных страстей, — это уже не свобода. И никакие политические свободы не могут освободить человека от греха.

А если на идеологическом уровне грех возводится в норму поведения, то тогда речь уже идет о фундаментальном нарушении того, что на протяжении веков составляло основу человеческого бытия. О нарушении естественного нравственного закона.

Естественный нравственный закон, как мы христиане верим, — это нравственное чувство, заложенное Богом в природу человека. И ведь не случайно нравственное учение большинства религий очень  похоже одно на другое. Это связано с тем, что в душе человека существует норматив, который самим Богом заложен. И совесть подсказывает человеку, что правильно, а что неправильно. Что греховно, а что является добродетелью.

Если на это естественное чувство человека и общества накладываются какие-то идеологические парадигмы, то тогда искажаются нравственные нормы. Как это было при коммунистическом режиме. Когда говорили, что благом является то, что является благом для рабочего класса. И вот ради мнимого блага рабочего класса  считалось допустимым и полезным уничтожение представителей других классов. То есть убийства оправдывались идеологией.

— Однако сегодня мир сталкивается с другими идеологиями…

— Это так. Современное либеральное общество навязывает человеку представления об отсутствии нравственных норм. И это касается не только религиозных истин, но и очень простых антропологических истин — представлений о том, как должен жить человек. Либеральная идеология внушает, что семья – совершенно необязательно должна строиться на союзе мужчины и женщины. Это может быть союз между двумя мужчинами или двумя женщинами. Или еще какие-то конфигурации. И все это допустимо, поскольку укладывается в рамки человеческой свободы.

Если у нормальной традиционной семьи рождаются дети, то в так называемой однополой семье дети не рождаются. То есть нужно позволить такой семье в кавычках усыновлять детей. И вводятся на уровне конкретной страны, на международном уровне такие нравственные нормы, которые несовместимы с религиозной нравственностью. Которые идут вразрез с тем, чем на протяжении веков жило человечество и  что помогало  человечеству воспроизводиться.

— Каковы возможные последствия этой идеологии?

— Их много. Но главным является демографический кризис. Если мы взглянем на Библию, то увидим, что благословение Божие, с точки зрения авторов библейских книг, выражалось в том, что Бог давал людям многочисленное потомство. Например, знаком завета с Авраамом  являлось обещание, что у Авраама будет большое потомство.

Сегодня для человека создание семьи и воспитание детей совершенно не является приоритетом. И демографический кризис в большинстве стран Европы имеет под собой не экономические или финансовые причины, а причины идеологические. На первом месте  у большинства молодых людей материальный и карьерный успех, а создание полноценной семьи, рождение и воспитание детей стоят далеко не на первом месте.

Сегодня люди планируют не только количество, но и качество детей, которых они хотят родить. Представления, что у мужа и жены должно быть столько детей, сколько Господь дает, а не столько, сколько они сами запланируют, уже воспринимается как устаревшее.

Свобода дана человеку для того, чтобы человек упражнялся и преуспевал в добродетельной жизни. Но не для того, чтобы потворствовал греху. Если на уровне конкретной личности или на общественном уровне свобода не уравновешивается  представлениями об ответственности человека за свою жизнь, за жизнь семьи, потомства, страну,  такая свобода приносит не  благо, но  серьезный вред и человеку, и семье, и обществу.

— Простите, Владыка, но позвольте наболевший вопрос — об отношениях Русской православной церкви и церкви старообрядческой. Довелось слышать мнение, что раскол преодолен. Остались отдельные разногласия в литургических традициях. Любопытно, как будут преодолеваться эти отдельные разногласия?

— К сожалению, мы не можем сейчас сказать, что раскол преодолен. Раскол может считаться преодоленным только тогда, когда восстановлено церковное единство и иерархическое общение. И мы верим, что рано или поздно это произойдет. Верим,  хотя многие официальные  представители старообрядчества отрицают даже саму возможность такого сближения.

Я глубоко убежден в том, что разделение, которое возникло в XVII веке, и которое продолжается сегодня, возникло не по серьезным богословским причинам. Оно возникло по обрядовым причинам. В чем старообрядцы обвиняли православную церковь? В том, что мы служим по новым обрядам, что отошли от отеческой старины. Я думаю, во многом ответ на это был дан деяниями Собора 1971 года, когда были сняты клятвы на старые обряды. И когда было сказано, что как новый, так и старый обряд являются равночестными, и что в богослужении может использоваться как тот, так и другой обряд.

При этом я хотел бы подчеркнуть, что обряд, который используется в большинстве храмов Русской православной церкви, не является новым обрядом. Это только старообрядцы его так называют.

Когда патриарх Никон вводил исправления в обряды, его целью было не создание новых обрядов, а установление  того обряда, который существовал у греков и представлялся более древним.

Поэтому само название «новые обряды», хотя мы его иногда употребляем, не совсем соответствует действительности.  На самом деле, у православных старые обряды. Просто сейчас невозможно сказать, какой обряд старше, и каким образом получилось так, что в Греции на протяжении веков крестились тремя перстами, а на Руси – двумя. Это уже задача историков.

Но и тот, и другой обряды являются старыми. Более того – в русской церкви в рамках единоверческих приходов старый обряд уже существует. Поэтому я надеюсь, что диалог между Русской православной церковью и старообрядческими  согласиями будет развиваться. А в ходе этого диалога мы будем приходить к выводу, что нас разделяют  не богословские, не догматические вопросы. А лишь вопросы обрядового характера, которые могут решаться в братском диалоге.

— Вы лично выступили с довольно либеральных позиций по отношению к девушкам, позволившим богохульство в Москве в храме Христа Спасителя. Если не ошибаемся, сказав: «Если они извинятся, то мы их простим»….

— Я бы хотел сказать, что прощение не имеет ничего общего с либерализмом. Я говорил о том, что если девушки покаются на исповеди, то церковь их простит. Потому что церковь прощает любые грехи, за которые человек приносит покаяние на исповеди. Что не отменяет необходимости для человека, совершившего преступление, нести наказание в соответствии с законодательством.

Я бы привел в пример тех людей, которые сидят сегодня в тюрьмах. И к которым приходят священники. Заключенные исповедуются, получая отпущение грехов. Но при этом они продолжают сидеть в тюрьме, потому что совершили преступление.

Поэтому в христианском акте прощения нет никакого  либерализма и нет никакого попустительства. Церковь прощает, потому что прощает Господь. Помните, что господь простил грешницу,  которую хотели забросать камнями. Господь сказал – кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень…

Таинство исповеди для того и существует, чтобы совершивший грех мог принести покаяние и получить  прощение. Но если этот грех не является преступлением с точки зрения закона, то тогда дело и ограничивается церковным прощением.

Если же человек наказан в соответствии с законом, тогда ему приходится нести наказание в соответствии с законом. Церковное прощение не отменяет для него необходимости нести наказание.

Анатолий ИВАНОВ